Марианна Гончарова - Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник)

И вот эту знаю:

И вот эту еще (ох и разошлась же я!):

Я пела и пела, чтоб доказать. Я пела все громче и даже стала притоптывать, пританцовывать и отбивать свободной рукой ритм по столу. И Севка обиженно бросил трубку.

А в это время (как потом выяснилось) все Севкины домашние — мама, папа, брат, жена брата, дети брата, Севкина подруга — уже давно оторвались от своих дел и прислушивались к нашему с Севкой телефонному разговору, неодобрительно покачивая головами.

— Как ты мог?! — гневно спрашивает Севина мама, вытирая влажные руки кухонным полотенцем.

— Как ты мог?! — вторит Севин папа.

— Ты же живешь в этом городе… — Это Севина мама.

— …И ты не помнишь нашей народной национальной песни «Давно не бывал я в Донбассе» на музыку Богословского, стихи Доризо?! — негодует Севин папа.

— Тебе звонит эта! Из Черновиц! Эта! С Западной Украины… — Севина мама неопределенно помахивает полотенцем в ту сторону, где, по ее мнению, должны находиться город Черновцы и я. — …И ты даже не можешь дать достойный отпор этой… этой… этой…

— Этой бандеровке! — подхватывает знамя Севкин папа. — Этой западэнке! — Севин папа возмущенно пожимает плечами и обреченно машет рукой, наконец осознав, что в Севином патриотическом воспитании есть невосполнимые пробелы.

— …И ты не можешь дать отпор, — голос мамы крепнет, — и хоть немного в кои веки похвалиться своим краем! Нет, ты — не патриот! — выносит она вердикт. — Ты — ничтожный космополит!

— Ты в этом городе вырос! — Папа, убежденно.

— Ты здесь бесплатно родился! — Мама, не очень уверенно.

— Ты здесь бесплатно учился! — С легким сомнением папа.

— Ты здесь бесплатно работал! — Мама и папа, не колеблясь и хором.

— Звони! — Севкин папа разгневан не на шутку. — Звони ей! Сейчас мы ей покажем! Сейчас!

— Куда? Что? Зачем? — Севка, испуганно.

— Звони давай в Черновцы! — Севкин папа решительно снимает трубку телефона.

— Звони ей, этой националистке! — требует справедливости Севкина мама. — Звони! Давай, звони! Де-ти!!! Все ко мне! Гриша! Юля! Наташа! Миша! Все идите сюда! Позовите тетю Любу и дядю Женю из соседней квартиры. Все пойте сюда, в телефон, когда я махну вот так! Поняли? Если этот не может, так давайте мы! Сейчас мы ей покажем, этой! Мы покажем ей День города!

У меня зазвонил телефон. В это время Севкина мама на том конце провода махнула полотенцем. И из моей трубки зазвучал, загремел слаженный хор. Пели с истинным чувством:

И тут во мне то ли древний местный инстинкт взыграл, то ли имя «Галя» меня подтолкнуло, заорала:

— Ах, так! — это уже вскричал Сева. И махнул рукой:

И тут ко мне присоединились уже мои папа с мамой и даже дети, потому что я включила спикерфон:

На что вдруг сам Сева, причем довольно правильно, затянул:

И хор за ним грянул:

Что сказать? Конечно, мы все же победили. Хотя о донецком крае и много песен написано, но все же у нас их больше. Хотя нет, не победили. Ничья получилась. Поскольку в конце уже все вместе, на обоих концах провода, с удовольствием выпевали:

Все девчонки, подруги моей дочери, завидуют, что у Линки есть старший брат. Это так здорово, ноют они, наблюдая, как Линкин брат забирает ее из школы на машине, старший брат — это как охранная грамота: никто тебя не тронет, не обидит, вообщееее…

На что я отвечаю подругам моей дочери, что необязательно иметь старшего брата. Иногда можно иметь младшую сестру и тоже чувствовать себя очень защищенной.

Сказала я им и подумала, что пора-пора написать про мою сестру Таню.

Она — чистое золото. Так говорил наш одесский дедушка. Так считали все вокруг. Почему «считали»? Она и сейчас — чистое золото.

В детстве она очень меня выручала — помогала мне есть. Я ела плохо, Танька ела хорошо. И когда мама выходила из комнаты, где мы ели, Танька успевала съесть из моей тарелки что-нибудь для нее привлекательное.

А сейчас я ем хорошо. Поэтому, когда я приезжаю к Таньке в гости, она всегда готовит мне вкусное. А готовить она умеет. А чего она не умеет?

Танька — искусница и мастерица. Она может сшить из лоскутков покрывало, которое не отличишь от фирменного немецкого, или стильное элегантное пальто, или дивный вечерний наряд, может смастерить из ничего роскошные шторы, исполинский ковер или миниатюрную филигранную изящную игрушку-брошь, может связать уютный кардиган или тонкий свитерок, или, например, трансформировать обычную магазинную мебель в неповторимый и штучный модуль, или сплести из шнура гамак. Она может все.

Танька купила квартиру, где до нее долго, раздольно и весело жили три поколения потомственных алкоголиков. С друзьями и случайными знакомыми. Ага. Таня свалила все безопасные стены (не несущие), перепланировала квартиру, сорвала полы, настелила новые, пару ночей посидела над чертежами, и через несколько месяцев силами Танькиных друзей и нескольких подсобников из дружественной страны Молдовы получился лучший сон дизайнера. Мало того, на все двери Танька сама сложила витражи. А потом походила, подумала, повертела носом и сшила из лоскутов натурального китайского шелка шторы такого же рисунка, как витражи. Словом, она может все, что ни спроси.

В детстве Таня любила покушать и петь песни. Ела талантливо, я уже об этом говорила, а с песнями — ну никак не получалось. Тот самый традиционный медведь, который шатается по планете и выборочно наступает людям на уши, рядом с Танькой вообще комфортно поселился, ежедневно старательно отплясывая джигу, прыгая вприсядку и выкидывая причудливые коленца на ее довольно симпатичных, маленьких, изящно вырезанных ушках.