Марианна Гончарова - Дракон из Перкалаба

Но вот Авлентина, Гутрина дочка, бывало, на неделю-две уходила в горы, искала что-то настойчиво, по ночам — люди видели — танцы голышом танцевала, огни разводила в разных углах плоского и большого, как футбольное поле, камня, даже на Сокольский хребет сама подымалась и на Мертвое озеро не побоялась — совета спрашивать в полночь. Как старухи говорили — у хозяина своего. Страсть одолевала ее непобедимая — хотела золота, хотела знать, где находятся пещеры да как заклятие с них снять.

Ну да ладно. Про нее, про эту дочку Гутри-босорки, то есть ведьмы, про эту, как у нас называют, босорниню — позже. Зачем сейчас? Пока не надо. Только вот на вид она — эта босорниня — ну ничего загадочного, обычная женщина, каких много. Обычная такая женщина. Только взгляд уж очень тяжелый — душу из тебя вынимает и гнетущую тоску нагоняет.

Карпатские мольфары. И белые, и черные.

Все они — абсолютно настоящие: и одни, и другие. И общее в них то, что без этого своего ремесла они жить не могут. Как без воздуха. И потом, у каждого из них своя миссия, которую неукоснительно следует исполнить.

Как-то мы с Владкой отдыхали у друзей в горах и познакомились с одной ворожкой. Ее звали Параска. Владка вообще любила всяких таких бабок, гадания на чем попало — на картах, на кофейной гуще, на фасоли. Мы с ней потащились в Чорногузы — это село такое под Вижницей — к этой самой Параске. Она такая была забавная, проворная, востроглазая, буфетчицей в колыбе работала, шмыгала туда-сюда, все успевала, казалось, радостная энергия через край брызжет. Так эта Параска увела у своей дочери жениха и сама за него замуж вышла. И теперь дочка Параски, послушная Маричка, медлительная, неповоротливая, покорная и дебелая девица, полная противоположность своей шустрой маленькой мамке, называет по требованию строгой своей родительницы бывшего своего суженого, всего на четыре года ее старше, «тато» и на «вы».

– Тато, йдить вечеряты, — и варенички с уважением перед ним ставит чуть ли не с поклоном.

Да и «тато» отвечает ласково, прежде чем под строгим взглядом своей жены перекрестить рот перед едой:

– Дякую тоби, доню. (Спасибо, дочка.)

Ох и болтливая была эта Параска. Взглянула на Владку, говорит:

– Жийеш як доцентова дочк а .

Мол, живешь как дочка доцента.

– Да прям, — возразила Владка, и сразу мы перестали ей верить, потому что Параска купилась на Владкину внешность и на то, как она была одета. А на самом-то деле внешностью ее одарила природа, а костюм, в котором Владка к Параске пришла, она вообще сама сшила из старого маминого плаща. Но поболтали мы тогда замечательно — знатная сплетница была Параска. Ну и знала, конечно, кое-что, недаром же всю жизнь в горах прожила.

Владка, скажем, ее спросила, ну ладно, ну вот есть белые, есть ведьмы, а как же распознать.

И Параска лукаво поглядела:

– А фостык? Фост? Га?

Мы с Владкой переглянулись, и обе, не сговариваясь, представили себе тетку, у которой из-под юбки волочится лисий хвост.

– Та нееее, дивчата, малэээнькый фостик. У видьмы хрэбэт трошкы довший. (То есть у ведьмы позвоночник длиннее.)

И еще потом сказала, понизив голос до зловещего шепота, что ведьмы, они — ох и сильные. Они и в храм могут войти, ничего с ними не сделается. А собираются они в определенные ночи на Мертвом озере. И могут человека ранить даже думкой о нем. (То есть мыслью.) Подывылася, ничого нэ сказала, тильки вцильно думку послала — всэ! людына вже сумна, слабшає, крутыть йийи. А то — видьма. Мол, подумала плохо о человеке, просто посмотрела и прицельно мысль свою черную послала. И все — человек грустнеет, слабеет и начинает болеть.

Мы с Владкой, конечно, не относились к этому серьезно. До поры до времени. А однажды встретили Лесю, настоящую потомственную мольфарку.

В Лесиной жизни были постоянные неприятности и беды, она с этим ничего поделать не могла, изменить ничего была не в силах, терпела и боролась. Вот она, например, не лечила, не ворожила. Но могла и умела. Иногда, бывало, карты кидала. Но Владке резко отказала. Хотя они дружили долго, пока Владка в Вижнице училась. А однажды вдруг Леся куда-то исчезла. Пока Владка не ушла, я долго не понимала, если женщина, которой на роду мольфаров потомственных написано, почему-то не знахарствует, не помогает людям в домашних делах — урожай спасти, непогоду унять, от страха ребенка избавить, — то какую же роль в этой тихой и потаенной, тяжелой, мучительной даже службе, предначертанной еще прапрабабкой своей, какую роль в этом всем играет мольфарка юная, мужественная Леся?

Так вот, спустя долгих шестнадцать лет муж ее Васыль объяснил мне, честно сказал, не лукавя и не красуясь, признался, как о беде своей, что Леся — их мало совсем, таких, как Леся, — что у нее самое сложное было: она была проводник. Ей так было дано. Ей это было назначено .

Не знаю, как в других местах, но в Карпатах есть множество обитаемых миров — в разных слоях, разных временах, разных плоскостях. В разных измерениях. Собственно, наверное, как и во многих других местах на планете. И в Шотландии на озере у горного таинственного разлома Грейт Глеем, где обитает длинношеее диво дивное, да мало ли кто там в Лохнесском озере еще обретается. И в Мексике у пирамиды Чичен Итца в честь крылатого змея Кукулькана, который дважды в год появляется в виде солнечного луча в день весеннего и осеннего солнцестояния и ползет-ползет, извиваясь, вверх по крутым ступеням пирамиды, а потом взлетает к солнцу. Опять же — здесь, у нас, в Карпатах, есть потайные места, где находятся особые брамы, современным языком говоря, порталы, то есть ходы в иные миры, в иные пространства. И вот открывать такую браму назначено особым сущностями. И в ритуале этом давнем — в проходе в иной свет — участвуют слаженно, по молчаливому уговору, не только люди или животные, птицы, змеи или стихии, деревья, камни, вода и металлы, а также вольные чувства и способности человеческие — озарение, радость, доверие, любовь.

И очень несладко живется-можется этим сущностям, кому такая миссия дана, такое предначертано, несладко живется в обычном мире. Потому что служба их непрерывна и бесконечна, как бесконечна жизнь и мерцающие над ней звезды.

Есть высоко-высоко в Карпатах место одно потаенное. Вот пусто кругом, сосны гудят тихо-тихо, как будто кто-то нежно трогает басовую струну, и вдруг птицы затихают, даже ветер замирает, леденеет вдруг воздух, как будто кто-то время останавливает и только — ААААА… — отчаянный, горький взрыд. И не птица вовсе. И не зверь. Что это за плач, что это… Кто это плачет? Кого оплакивает?