Алтай 2009-01

— Вы слышите? — спросил он, подняв голову к небу.

Александра Федоровна сделала шаг ему навстречу и тоже подняла голову. Высоко в небе, повиснув на одном месте маленькой черной точкой, распевал жаворонок. Звонкие, переливчатые трели птицы возвещали о том, что весна пришла и в Сибирь. Императрица не помнила, когда в последний раз ей приходилось слышать жаворонка. Она остановилась и замерла, словно боясь неосторожным движением спугнуть доносящиеся с неба волшебные звуки. «Неужели это добрый знак?» — с тревожной надеждой снова подумала Александра Федоровна и посмотрела на Яковлева.

— Кони отдохнули, — сказал он. — Нам надо ехать.

Императрица опустила голову и направилась к карете. Процессия тронулась. Скоро она въехала в березовый лес, на который с такой тоской смотрела царица. В поле уже не было снега, но в лесу он еще кое-где белел между деревьями. В небольших низинках стояла вода, на просохших полянах начинали рассветать подснежники. Похожие на маленькие чашечки… белые, желтые и сиреневые их головки тянулись к солнцу. Мария, увидев цветы, показала рукой в окно кареты и восторженно произнесла:

— Смотри, мама. В лесу уже расцветают цветы.

Природа, наливаясь силами, подгоняла весну. На березах уже набухли готовые вот-вот лопнуть почки, поляны на глазах покрывались зеленой травой. Но на душе у Государыни не было радости. Воспоминания о Распутине разбередили незаживающую рану. В Тобольске остался больной Алексей, о котором она уже вторые сутки не имела никаких сведений. Облегчить его страдания было некому. И Александра Федоровна при одной мысли о сыне постоянно спрашивала с болью в душе: «Господи, за что же это мне?»

В Покровское въехали сразу после полудни. Это было большое село с широкой чистой улицей и добротными деревянными домами по обеим ее сторонам. Карета остановилась прямо напротив почерневшего, но крепкого двухэтажного дома. Александра Федоровна вышла из нее и стала рассматривать улицу. Рядом с ней тут же возник Матвеев, который с утра старался не показываться на глаза. К нему подошел остролицый екатеринбургский соглядатай Авдеев. И в это время Александра Федоровна заметила, что из всех окон второго этажа на нее смотрят люди и машут платками. Она поняла, что они остановились напротив дома Распутина. Александра Федоровна подняла руку и перекрестила дом. Матвеев увидел это и рассерженно крикнул Авдееву:

— А ну-ка разгони их всех. И ты иди с ним, — сказал он стоявшему рядом конвоиру из числа солдат отряда особого назначения.

Авдеев с конвоиром кинулись в дом. Вскоре все окна в нем были завешены плотными шторами. Александра Федоровна посмотрела на Матвеева с такой жалостью, словно перед ней был убогий. Матвееву не понравился ее взгляд, и он сказал, отойдя на шаг:

— Ничего, скоро у вас начнется другая жизнь.

И Государыня снова подумала: «Откуда в этих людях столько зла? Что плохого сделали им я и мои дети?»

А Государь в это время разговаривал с кучером, которого угостил папиросой.

— Лошади у меня добрые, батюшка, — говорил кучер, затягиваясь папиросой. — У меня не только ездовые, но и рабочие есть. Скоро пахать начнем. Какая бы власть ни была, а без хлеба не проживешь.

— А семья-то большая? — спросил Государь.

— Семь душ, батюшка. Мы с бабой, да пятеро детей. Сыновья-то уже большие. Без них в хозяйстве не справиться.

— Сколько же у тебя сыновей? — не переставал интересоваться Государь.

— Трое, батюшка. И две девки. Такие красавицы да послушницы, любо-дорого посмотреть. Старшую осенью замуж выдавать буду.

По всему было видно, что человек доволен жизнью и любит своих детей. Государь хотел спросить, как их зовут, но к кучеру неожиданно подскочил Матвеев, лицо которого выглядело особенно озлобленным. Ухватив кучера двумя пальцами за пуговицу кафтана, он отвел его в сторону и зло прошипел в самое ухо:

— Какой он тебе батюшка, дурень нестриженый. Он же бывший царь.

— А кто же царь, как не батюшка? — во весь голос удивился кучер. — Счастье-то мне какое выпало, самого Государя в телеге везти. Теперь всю жизнь буду всем рассказывать.

— Темнота ты необразованная, больше никто, — резко произнес Матвеев и оттолкнул его от себя. — Нашел, чему радоваться.

— Ну, а как же не радоваться? — кучер так и не понял, почему разозлился Матвеев. Повернувшись к Николаю, он сказал:

— А папиросы у вас дюже хорошие, батюшка. Пахнут очень хорошо.

Матвеев, не сдержавшись, плюнул под ноги и пошел к своей подводе. Яковлев уже дал команду рассаживаться и двигаться в путь.

К Тюмени подъезжали в сумерках. Перед самым въездом в город у моста через реку Туру их ожидала большая группа всадников, которую Яковлев заметил еще издали. Он подумал, что навстречу выехали его боевики, но оказалось, что это был отряд уральских чекистов во главе с Ефимом Заславским. Они взяли в плотное кольцо всю кавалькаду, притиснув Гузакова и остальных боевиков к самым повозкам. У Яковлева засосало под ложечкой. Он понял, что оказался в капкане. Гузаков, нахмурившись, посмотрел на него и кивнул головой в сторону чекистов. Яковлев прикрыл глаза. На их условном языке это означало, что они видят для себя предельную опасность.

Теперь любая остановка была подобна смерти. Заславский мог потребовать передать охрану Государя ему и если бы Яковлев отказался, могла начаться перестрелка. Первая пуля попала бы в Государя. В этом не было никаких сомнений. Яковлев хорошо помнил злое лицо Заславского и его фразу о том, что с семьей надо кончать. Это он заявил ему в первый же день приезда в Тобольск. Там он не мог надеяться на силу, потому что она была не на его стороне. Там был отряд особого назначения, который хотя и разложился частично, но с охраной справлялся еще хорошо. Сейчас Заславский получил подмогу из Екатеринбурга и силы практически уравнялись. Единственным спасением было, не останавливаясь, гнать лошадей до вокзала и не предпринимать никаких действий, могущих вызвать подозрение чекистов. На вокзале у Яковлева были свои люди, которые готовили поезд к отправке.

Улицы Тюмени были пустынны и темны, лишь в некоторых домах тускло светились окна. Казалось, что все живое спряталось за высокими деревянными заборами и толстыми стенами бревенчатых сибирских изб. На улице не было ни одного человека, даже собаки не лаяли. Государь, нахмурившись, сидел в телеге, видно было, что неожиданно появившиеся и окружившие их вооруженные всадники вызвали у него не самые радостные предчувствия. Он бросил короткий взгляд на Яковлева, но, увидев, что тот тоже насупился, почувствовал, как нехороший холодок начал проникать в душу. Ему показалось, что сам воздух стал другим, резким и враждебным.