Юрий Поляков - Убегающий от любви (сборник)

Я направился к зарослям кукурузы.

— Эй, Зайчуган! — крикнула Катерина. — Далеко не отходи — в кукурузе водятся монстры! Они едят русских ребят!

Она тут же перевела эти слова американцам, Стив радостно заржал, а Грант сделал страшные глаза и выпустил изо рта большой розовый пузырь. Он как раз устанавливал на траве маленькую переносную жаровню, а Стив освобождал от полиэтиленовой упаковки купленные в супермаркете аккуратно наколотые полешки. Барбекю входило в набор услуг, предлагаемых фирмой Брайена.

Мы поели жареной свинины, выпили несколько банок пива за российско-американскую дружбу. Впрочем, как я понял, Стиву и Гранту эта дружба была абсолютно по барабану. Они, надо полагать, убеждены, что Москва находится где-то в Сибири, что Сталин — современник Чингисхана, а Вторую мировую войну Штаты выиграли у СССР в союзе с Германией. России же — это я так считаю — ни одна дружба еще не принесла ничего, кроме неприятностей.

Не доев вишневый пирог, Катерина шепнула что-то на ухо Стиву, тот понимающе хмыкнул и повел ее к казарме.

— Это все пиво! — сообщила она мне перед тем, как уйти.

Я остался один. Грант, не вынимавший изо рта жвачку даже во время еды, понятно, не в счет. Глядя на умирающее мерцание углей в жаровне, я думал о том, что если бы живую женщину можно было превратить в резиновую секс-куклу, то я бы возил Катьку с собой повсюду в специальном чемоданчике и вынимал только, когда понадобится. Нет, я бы с ней и разговаривал тоже, она бы мне, как и прежде, помогала в делах, но, едва заметив, что ледяной истуканчик соскучился по жертвам, что в ее усмешке появилась чуть заметная стервоточинка, я бы мгновенно сдувал Катьку и убирал в чемодан… До новых встреч! Замечательно: она всегда была бы со мной, но мои самолеты не сталкивались бы в воздухе, гоши и тенгизики не раскручивали бы меня на невдолбенные бабки, а Герой России Генка Аристов, улетая к своей наточившей пилу Галине Дорофеевне, не смотрел бы волком…

— Там есть телефон? — Я показал пальцем на казарму.

Грант утвердительно пискнул жвачкой.

У дверей казармы, как часовой, стоял Стив и, чтобы развлечься, подбрасывал вверх пустую пивную банку, настигая ее в полете метким плевком. Увидав меня, запыхавшегося, он самодовольно ухмыльнулся в том смысле, что настоящие парни (естественно, речь идет о заокеанцах) не выказывают свою ревность столь явно, а переносят ее мужественно — играя желваками и насасываясь неразбавленным виски, как клопы. «Если бы ты, ковбой недоделанный, столько выжрал виски, сколько мне пришлось выхлебать водки из-за Катьки, тебя давно бы уже звездно-полосатые черти уволокли!» — мысленно ответил я и рявкнул:

— Где она? Where is she?

— She is calling to Moscow, — ответил он с усмешкой.

В помещении, которое в наших казармах называется «дежуркой», горел свет. Катерина, стоя спиной к двери, действительно говорила по телефону, и голос ее отчетливо был слышен сквозь стеклянную перегородку:

— …Нет. Не волнуйся, Зайчуган! Завтра все кончится… И я прилечу…

«Та-а-к… Ну, поскольку зайчуганы размножаются исключительно половым путем, вряд ли она говорит с Галиной Дорофеевной, — судорожно анализировал я. — Неужели Генка? Неужели и героя успела зацепить?»

— …Ладно-ладно. Я тоже очень-очень! Пока!.. — Она положила трубку, обернулась и отпрянула: — Ой, Зайчуган! Ты меня напугал… А я пошла пи-пи, смотрю — тут телефон…

— Не много ли зайчуганов развелось?

— А что?

— Кому ты звонила?

— Мне есть кому позвонить…

— Кому?

— Это не твое дело!

— Аристову? Говори! В Америке бесплатно ничего не бывает. Счет за звонок все равно придет к Брайену — и я узнаю, кому ты звонила. Говори!

— В банк.

— В какой еще банк?

— Это не важно…

— Я все равно узнаю. В счете будет номер телефона. В какой банк?

— В «Лосиноостровский»…

— Зачем?

— Меня берут туда на работу. Я договаривалась…

— С кем договаривалась? С сопленышем Летуевым?

— Да. Но ведь ты же меня выгоняешь… А он давно зовет — я ему нравлюсь. Ты же знаешь!

— Он уже проведывал твоего ледяного истуканчика?

— Нет. Но очень хочет…

— Ладно, — сказал я. — Устраивайся как знаешь… Но если ты снова сунешься к моим деньгам…

— Ну что ты, Зайчуган, — улыбнулась она. — Я все понимаю с первого раза! Пойдем спать — завтра у нас трудный день…

— Почему трудный?

— Потому что последний… Принеси мою куртку — она возле самолета.

На поле огромным черным парашютом опускалась душная южная ночь. Наша «Сессна», похожая на выросшую до невероятных размеров саранчу, одиноко стояла на светлевшей в сумраке бетонной полосе. Заросли кукурузы превратились в темную, непроницаемо шелестящую стену.

В длинной гулкой казарме было около полусотни двухъярусных коек. Возле некоторых остались прилепленные к стене жевательными катышками цветные журнальные развороты с блондинисто-грудастыми красотками. Женщине без пятого номера в Америке просто нечего делать.

Стив и Грант, чтобы не стеснять нас, ушли в другой конец казармы. Катерина взяла у меня куртку и, не раздеваясь, — в джинсах и футболке — полезла на второй ярус.

— Иногда так хочется побыть наверху! — улыбнулась она.

Да уж! В мустанга и амазонку мы с ней поиграли вдосталь. Однажды даже кентавра Хирона изображали… А может, сделать красивый жест: после прыжка легко поцеловать ее в щеку и подарить Стиву?

Нет, не подарю!

Мне приснилось, что мы с Катериной в самолете. Лежим совершенно голые на распотрошенном и скомканном в мягкую перину парашютном шелке. «Сессна» летит, но куда и кто ею управляет — неизвестно.

«Давай поиграем в Человека и Смерть!» — вдруг предлагает Катерина.

Она сидит на мне амазонкой, доводя до сладкого помрачения трепетной игрой влажных сокровенных мышц.

«А как это?» — спрашиваю я.

«Очень просто. Ты задумываешь, какой смертью хотел бы умереть. Если я угадываю — ты умираешь!»

«А если не угадываешь?»

«Тогда умираю я…»

«Но ведь ты же Смерть!»

«Ну и что! Смерть — это такая особая форма жизни. Она питается человеческими смертями и, если не получает вовремя пищу, погибает от голода… Понял, Зайчуган? Ну вот и хорошо. А теперь загадывай!»

Я зажмурился, чтобы сосредоточиться и получше загадать свою смерть. Когда я открыл глаза, не было никакой шелковой перины, не было самолета. Была темная, чуть подсвеченная луной казарма. За окном совсем по-крымски свиристели цикады.

Ну и сон! А и в самом деле, какую смерть я бы выбрал, если бы не проснулся? Два раза я был на краю гибели. Первый раз это случилось во время Большого Наезда…

Три человека вошли в мой кабинет без всякого предупреждения, отшвырнув секретаршу. Двое — в строгих, немного старомодных костюмах — напоминали бухгалтеров. Третий, чеченистого вида, был одет в черную кожаную куртку. Через открытую дверь я увидел, как еще два таких же кавказских чернокурточника приставили стволы к животу беспомощно набычившегося Толика. Дверь закрылась.