Марк Леви - Первый день

Лондон

Ресторан сохранился лишь в моих воспоминаниях, но я нашел другое местечко, очень похожее на прежнее и не менее уютное, и Кейра даже стала уверять меня, что узнает тот самый ресторан, куда я водил ее когда-то. Во время ужина она начала было рассказывать мне о своей жизни после нашего расставания. Но разве можно вместить пятнадцать лет в пару часов? Память ленива и коварна, она хранит только самое лучшее и самое худшее, только потрясения, но не мелкие повседневные события — их она стирает. Слушая Кейру, я узнавал уже забытый чистый голос, который так меня пленял, живой взгляд, в котором я порой тонул, как в омуте, улыбку, ради которой мог бросить работу и все на свете. А между тем я с великим трудом припоминал, что же происходило со мной в то время, когда она вернулась во Францию.

Кейра всегда точно знала, чем хочет заниматься. Закончив учебу, она сначала поехала в Сомали обычным стажером. Потом два года провела в Венесуэле, работая под началом светила археологии, чья властность граничила с деспотизмом. Как-то раз он ее сурово отчитал, она высказала ему все, что о нем думает, и ее тут же уволили. Еще два года прошли в рутинной работе на раскопках во Франции: при строительстве скоростной железнодорожной магистрали вскрылись слои, заинтересовавшие палеонтологов. Магистраль перенесли немного в сторону, Кейра в составе экспедиции отправилась на место строительства и постепенно стала занимать все более ответственные должности. Ее работу оценили по достоинству, она получила стипендию и уехала в Эфиопию, в долину реки Омо. Она работала там поначалу заместителем научного руководителя, но ее начальник заболел, и она, заменив его на этом посту, отдала распоряжение перенести раскопки в другое место, за пятьдесят километров от прежнего.

Когда она рассказывала о своей поездке в Африку, я чувствовал, как она была там счастлива. Я имел глупость спросить, почему она оттуда вернулась. Она помрачнела и поведала мне о буре, которая уничтожила результаты ее трудов, всю ее кропотливую работу. Не случись той бури, мы с Кейрой, наверное, больше бы не встретились, однако мне никогда не хватило бы духу признаться, что мысленно я благословляю это стихийное бедствие.

Кейра спросила, как я жил все это время, и я вдруг понял, что мне нечего ей рассказать. Я как умел описал ей чилийские пейзажи, попытавшись придать своему повествованию хоть немного той красоты, которой было пронизано ее выступление перед комиссией Фонда Уолша. Я говорил ей о тех людях, с кем работал многие годы, о нашей взаимной преданности, а еще, дабы предотвратить ненужные расспросы о причинах возвращения в Лондон, сообщил о дурацкой истории, приключившейся оттого, что мне захотелось подняться повыше в горы.

— Я копаюсь в земле, ты наблюдаешь за звездами, — произнесла она. — Так что, как видишь, нам не о чем сожалеть, мы не созданы друг для друга.

— Или, наоборот, созданы, — пробормотал я. — Ведь получается, что мы ищем одно и тоже.

Кажется, мне наконец удалось ее удивить.

— Ты хочешь понять, когда зародилось человечество, а я копаюсь в недрах отдаленных галактик, чтобы разобраться, как появилась Вселенная, а вследствие этого — жизнь, и узнать, существует ли эта самая жизнь где-нибудь еще, кроме нашей планеты, может быть, в каких-то иных, неизвестных нам формах. И наши действия — твои и мои — во многом схожи. Кто знает, возможно, ответы на наши вопросы связаны между собой.

— Пожалуй, это неплохая мысль. И однажды наступит день, когда я благодаря тебе поднимусь на борт космического корабля, высажусь на неизвестной планете и стану там искать скелеты прародителей маленьких зеленых человечков.

— Со дня нашей первой встречи и до сих пор ты постоянно насмехаешься надо мной и наслаждаешься этим.

— Ну да, вроде того, уж такая я есть, — проговорила она примирительно. — Я не хотела принизить значение твоей работы. Это все из-за твоей забавной привычки во что бы то ни стало находить что-нибудь общее в наших профессиях. Не сердись.

— Ты наверняка удивишься и перестанешь умничать, когда я скажу тебе, что звезды помогли некоторым из твоих собратьев установить возраст археологических объектов. А если ты вообще впервые слышишь об этом методе, я напишу для тебя шпаргалку.

Кейра как-то странно посмотрела на меня, и я понял, что она готовит мне подвох.

— А кто тебе сказал, что я жульничала?

— То есть?

— В тот день, когда мы впервые встретились в большой аудитории, может, я съела чистый листок? Тебе никогда не приходило в голову, что я специально расставила ловушку, чтобы привлечь твое внимание?

— Тебя могли выставить вон, и ты так рисковала, чтобы привлечь мое внимание? Думаешь, я тебе поверю?

— Ничем я не рисковала, я сдала этот экзамен накануне!

— Врушка!

— Я тебя еще раньше заметила, и ты мне понравился. А в тот день я пришла поддержать подругу, она-то и сдавала экзамен. Ее трясло от страха, и когда я ее пыталась успокоить, стоя в дверях аудитории, то заметила тебя: ты гордо расхаживал между рядами с неприступным видом безупречного препода, и куртка на тебе болталась, как на вешалке. Я вошла и уселась на свободное место в том ряду, за которым ты наблюдал, а что случилось дальше, ты знаешь…

— И ты все это проделала только для того, чтобы познакомиться со мной?

— Как лестно для твоего ego, не правда ли? — заметила Кейра, кокетливо погладив меня ножкой под столом.

Помню, я покраснел, как мальчишка, которого застали на месте преступления, когда он забрался на табурет и полез в шкаф за вареньем. Мне было не по себе, но не мог же я ей это показать!

— Так ты жульничала или нет?

— Не скажу! Возможны оба варианта, так что тебе выбирать. Или ты подвергаешь сомнению мою честность и видишь во мне бесстыдную соблазнительницу, или ты предпочитаешь версию со шпаргалкой, и я становлюсь в твоих глазах неисправимой лгуньей. У тебя есть время до конца вечера, чтобы решить, что ты выберешь, а пока расскажи мне об астрономическом датировании.

Изучая изменение положения Солнца с течением времени, сэр Норманн Локиер сумел установить возраст Стоунхенджа и его таинственных дольменов.

Проходят тысячелетия, и положение Солнца в зените меняется. Сегодня Солнце стоит в полдень на несколько градусов восточнее, чем в доисторические времена.

В Стоунхендже зенит отмечала главная линия всего сооружения, вдоль ее оси через равные промежутки стояли менгиры. Так что ученому оставалось только произвести точный математический расчет.

Вскоре я заметил, что Кейра перестала меня слушать, хотя изо всех сил изображала внимание.

— Ты опять надо мной издеваешься? Тебе это совсем не интересно, ведь так?

— Да нет же, наоборот! — запротестовала она. — Если я снова поеду в Стоунхендж, я взгляну на него другими глазами.