Кингсли Эмис - Зеленый человек

Статья написана как будто только для этого — оправдаться за «недогляд»: иностранный автор несколько ввел нас в заблуждение своим «Джимом», человеку поверили — поскольку он критикует пороки буржуазного строя, ему оказали честь — перевели на русский язык, — его обласкали вниманием — «молодого и сердитого», «злого сатирика» буржуазной действительности, а он отплатил черной неблагодарностью — отошел вправо, оказался почитателем Флеминга, «реакционным апологетом» и продолжателем его шпионского сериала! В более современном издании «Энциклопедического словаря» по Эмису дополнительно проходятся за «натуралистическое изображение патологических состояний» (роман «Конец», 1974 г.); на этом «ознакомление» советского читателя с творчеством Кингсли Эмиса оборвалось; читателя, видимо, подталкивали к мысли, что «Счастливчик Джим» остался единственным литературным достижением Эмиса, а после «Досье Джеймса Бонда» наступил неизбежный закат и духовная смерть бывшего «молодого и сердитого».

Думаю, что прежде всего советского читателя оберегали от следующего «реакционного» произведения Кингсли Эмиса — его романа «Игра в прятки по-русски» (Russian Hide-and-Seek), появившегоя в 1980 году. Автор заглядывает в будущее, в двадцать первый век, и видит там свою зеленую Англию окраинной провинцией Красной России; Александр Петровский — молодой блестящий офицер; Соня Коротченко — жена одного из высокопоставленных чинов, дама большегрудая и в любовных играх ненасытная; Соня расставляет амурные сети, Александр в них запутывается… В офицерской столовой Александр, Дмитрий, Виктор и Всеволод за завтраком обсуждают последние новости, пересыпая речь казарменной бранью… Мадам Табидзе крупно выигрывает за карточным столом, в то время как ее муж, полковник Табидзе, рассуждает о справедливости: «Ее нет. Все, что есть, все, что было в прошлом, — это цепь более или менее несправедливых действий, событий и государственных актов, а параллельно им живет идея справедливости. Во имя этой идеи совершаются все несправедливости. Возьмите любую форму рабства и идею свободы, возьмите варварские преступления во имя прогресса…»

Прямо какие-то толстовские, куприновско-бунинские мотивы! Но события имеют место не под Курском, а в английской провинции, на английской земле, которую, как считает после некоторых раздумий Александр Петровский, надо вернуть англичанам. Начиная действовать, он не подозревает, что попадет в куда более опасные сети мужа Сони Коротченко, старшего офицера госбезопасности…

Но вернемся к «Зеленому человеку». Его появление в 1969 году было встречено английской критикой «положительно», но без того горячего внимания, которое заслужил до него «Счастливчик Джим», а после него, скажем, «Девушка, 20 лет». По-моему, критика не усмотрела в «Зеленом человеке» того, что она так любит усматривать, — злободневности. «Счастливчик Джим» был злободневен, в нем — столкновение «передовых» детей с закоснелыми отцами; «Один толстый англичанин» — в нем тоже болезненная тема: давнее сравнение — противопоставление всего английского всему американскому; «Игра в прятки по-русски» — это о «красной угрозе», куда уж актуальнее! А вот «Зеленый человек» — это о потустороннем, о подсознательном, то есть о чем-то «отвлеченном». На мой взгляд, отсутствие злободневности — как раз тот большой плюс, который выделяет «Зеленого человека» из всего Эмисом написанного, и позволю себе сделать предсказание, что по прошествии какого-то времени «Зеленый человек» поднимется на более высокое место в длинном списке эмисовских произведений.

Так вот, о художественности: в романе присутствует фантастика — та фантастическая мистика, реальность которой так хорошо нам знакома по шагам командора в пушкинском «Каменном госте», по гоголевскому «Вию», по «Мастеру и Маргарите» Булгакова; из нашей недавней классики сразу вспоминается «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких. В романе Эмиса привидение рыжеволосой женщины, дух Томаса Андерхилла и, наконец, сам зеленый человек, лесное чудище из сучков, веток, прутьев и листьев, — все эти образы из мира сверхъестественного вводятся в повествование и действуют в нем с естественностью остальных, «живых» персонажей — Мориса, его жены Джойс, его дочери Эми… Чудо в подлинных произведениях искусства не требует научно-логических объяснений; и вот мы видим Мориса, беседующего с самим «князем тьмы», который скромно выступает в образе прилично одетого молодого человека.

Расследование, предпринятое Морисом, чтобы разгадать тайну Андерхилла и противостоять его «дьявольским козням», ведется по всем правилам английского детектива: смерть отца Мориса (так на него подействовало видение рыжеволосой женщины в старинном платье), «контакты» самого Мориса с Томасом Андерхиллом, развратным чернокнижником из далекого прошлого, выкапывание останков Андерхилла, нападение зеленого страшилища на Эми — короче говоря, завязка, перипетии, кульминация и развязка — все происходит на узко ограниченном пространстве — внутри стен постоялого двора, под его стенами, в ближайшем соседстве с ними. Лишь один раз Морис для продолжения своих расследований отправляется в «дальний» путь — в Кембридж, который всего лишь в получасе езды: там, в колледже Всех Святых — библиотека, а в библиотеке — рукопись, дневник чернокнижника, а в том дневнике, возможно, разгадка, каким образом Андерхилл уберег свое тело от тления и приобрел власть над лесным зеленым чудищем.

Читая в свое время «Зеленого человека», я вдруг начал смутно ощущать, что речь идет о знакомых местах… Однажды нас вывезли на обед (вместо студенческой столовой) за город — не знаю уж почему, в какую-то деревушку, в таверну (трактир) с вывеской, на которой красовалась густо-зеленая личина «зеленого человека» — утопленника, водяного, как подумалось мне тогда, лесного чудища, лешего, персонажа местных предании, как выяснил я позже. Вполне возможно, что это был тот самый постоялый двор, под крышей которого разворачивается реальность — фантастика нашего романа.

…«Потом возник город, где никогда не увидишь людских толп, и вот потянулись хорошо знакомые ориентиры: школа Лейс, Адденбрукская больница, улица Фитцуильяма, Питерхаус… Продолговатый и словно спиленный с торца прямоугольник колледжа Св. Матфея… тут и там внешняя стена была украшена лозунгами, написанными мелом и известкой: „Имущество колледжей — в общественное владение!“, „Бастуем в голом виде — сбор в субботу в 2.30 около колледжа Гертон…“»

В том 1973 году, когда я ходил теми улочками мимо «знакомых ориентиров», на той стене было выведено — не мелом, а едкой краской из баллончика — не про экспроприацию и забастовку, а упадническое: «Завтрашний день отменяется — поскольку он не представляет никакого интереса». «Сердитое» поколение к тому времени уже кануло в прошлое, брюки в дудочку сменились джинсами-клеш, длинными волосами, цветочком на щеке, протесты — демонстративно-безразличным лежанием на транс городского парка, ничегонеделанием и покуриванием «травки» — наступила эпоха хиппи.

Читать дальше