Мария Метлицкая - И шарик вернется…

– В смысле того, что не факт, что потом родишь? — криво усмехнулась однокурсница Смолянского.

– Вам, кажется, заплатили? — заплетающимся языком сказала Таня.

Наркоз начал действовать. Таня заснула. Ответа врачихи она не услышала.

Проснулась она в палате. Нестерпимо болел низ живота. Вошла нянечка и положила ей на живот пузырь со льдом. Медсестра сделала укол, и боль понемногу стала утихать. Таня уснула.

Проснулась она оттого, что сильно захотела есть.

– А ужин, ты, подруга, проспала, — сказала ей щербатая девица. — Хочешь капусту тушеную? Я тебе тут сховала. Только она холодная уже. А она и горячая-то несъедобная. Чистая помойка! — рассмеялась девица.

Таня посмотрела на тарелку серой капусты с застывшим жиром и сказала:

– Спасибо, что-то не хочется.

Девица понимающе кивнула.

– Ну болит-то меньше?

– Меньше, — ответила Таня.

– Я ж говорила — плевое дело. А ты боялась! И даже платье не помялось! — громко заржала соседка.

А есть все равно хотелось — даже вид и запах капусты не отбил аппетит.

Дверь в палату открылась и… на пороге появилась Лялька, в белом халате и колпачке.

– Здравствуйте, граждане больные и проабортированные! — бодро поздоровалась она. — Как живете, как животик?

У Тани началась истерика.

– Не смеши, балда! Смеяться больно! — Она руками держалась за живот.

Лялька деловито подошла к Танинной кровати и положила ладонь ей на лоб.

– Сорок два и три, — важно проговорила она. — Значит, надо подкрепиться! — Она достала из сумки широкий, пузатый термос с еще теплыми котлетами и картофельным пюре. Лялька молча протянула Тане вилку. Та, торопясь, проглатывала большими кусками.

– Вот оно как! — вздохнула Лялька. — Не торопитесь, больная! Никто у вас харчи не отнимет. А то заглатываете, как удав, смотреть противно.

Таня кивнула, и они рассмеялись.

Щербатая девица, не понимая, в чем дело, смотрела на них с плохо скрываемым ужасом.

– Ну вот и умница, — сказала Лялька. — Ротик-то оботри. А я за чайком схожу. Кишочки прополоскать!

И они опять заржали.

Лялька принесла стакан мутноватого чая и достала из сумки шоколадку. Таня пила чай, а Лялька гладила ее по руке.

– А теперь — покурим! — Она покрутила перед Танинным лицом пачкой «Винстона».

Таня, кряхтя, сползла с кровати, и они вышли в коридор. В туалете закурили. Обе молчали.

– Ты как? — серьезно спросила Лялька.

– Нормально, — ответила Таня.

– Ну, я побегу?

Таня кивнула:

– Спасибо тебе!

– Дура, — ответила Лялька и пошла по коридору. У лестницы она обернулась и помахала Тане. Таня всхлипнула и вытерла ладонью глаза.

В палате щербатая соседка тихо спросила:

– А кто это был?

– Главный врач, — серьезно ответила Таня и легла на кровать.

Соседка тяжело вздохнула. Таня отвернулась к стене. «Никогда в жизни я не забуду этого, — подумала она о Ляльке. — Всегда буду помнить».

И вправду — не забыла. И помнила всю жизнь. Разве такое забудешь?

А Верка по-прежнему ждала. От телефона не отходила, от каждого звонка, телефонного или дверного, вздрагивала.

Дождалась. Какой-то мужик грубым, прокуренным и, как показалось Верке, приблатненным голосом, сообщил ей, что у Вовки неприятности.

– Большие, — важно добавил он и закашлялся.

Верка онемела. А когда пришла в себя, закричала в трубку:

– Чем можно ему помочь?

Незнакомец ответил, что пока ничем, и строго добавил:

– Жди вестей. Тебя найдут. Поможешь, если сможешь. — Он положил трубку.

Верка позвонила на телефонную станцию и стала умолять телефонистку, чтобы та проверила, откуда был звонок. Упрашивала долго, что-то врала про то, что ждет ребенка и звонили от пропавшего мужа. Телефонистка ответила, что звонок был из телефонного автомата, и посоветовала обратиться в милицию. Верка отрыдалась и позвонила отцу.

Гарри сказал, что разговор не телефонный и он заедет вечером. Вечером Верка рассказала ему, что Вовка уехал на прииски и пропал. Никаких вестей. Отец молча курил, потом наконец заговорил:

– Ну да. Поприличнее кавалера ты себе найти не могла. На тебя не хватило. — И добавил, что случиться с Вовкой могло все что угодно — и кража добытого, и перевозка. Вообще дела это темные, кухня страшная. Он сопляк, могли и подставить сколько угодно.

Верка рыдала и просила отца навести справки. У него же на Петровке куча своих людей.

Гарри кивнул:

– Хорошо. — И добавил: — Вляпалась ты. Лучший способ из этого выскочить — забыть этого придурка раз и навсегда.

Верка закричала в ответ, что она не предательница и что она любит Вовку и будет любить всегда. А если отец отказывается ей помочь, то она будет действовать сама. Без его помощи.

– А это уже шантаж, — сказал Гарри и пошел в коридор одеваться. В эту ночь он с дочерью не остался. Видимо, там, в другом месте, ему было слаще. Хлопнула входная дверь. Верка, не включая света, легла на диван. Никогда в жизни ей не было так одиноко и так жалко себя.

Никогда.

С матерью было жить непросто. Она все еще поносила отца, но Лялька видела в этом не злость, а обиду и дикую, беспросветную бабью тоску.

– Тебе бы замуж, мам, — говорила она. — Ты еще молодая, красивая. Фигура как у девочки.

– Очередь стоит, — отвечала мать. — Очередь. А я выбираю.

Ляльке нужно было получить справку из больницы для ОВИРа. Бумагу подписывал главный врач, тучный и лысый дядька, с крупными руками мясника и тяжелым, застывшим воловьим взглядом светлых, водянистых глаз. Он сидел в кабинете за длинным, каким-то бесконечным столом. Лялька села без приглашения — такое качество, как робость, ей было незнакомо. Она положила ногу на ногу и объяснила суть проблемы. Главврач молча слушал, и она видела, как багровеют его мясистые и отвислые уши.

– Значит, родину предаешь, — наконец изрек он.

– Неа, — весело сказала Лялька. — Просто жить хочу по-человечески. Мир посмотреть.

– А здесь тебе, значит, нечего смотреть, — покачал он головой. — Родина тебя кормила, поила. Образование дала.

– Ну, кормили и поили меня мама с папой. А два года после училища я отработала. Вернула, так сказать, родине долг, — улыбнулась Лялька.

– Рассчиталась, значит, — процедил он.

– Вроде да. Без долгов.

– Смелая, выходит дело. А пропасть там не боишься?

– Здесь боюсь. Чесслово. — И, паясничая, Лялька приложила руку к груди.

Главврач черкал что-то на бумаге. Потом вздохнул, поднял на Ляльку свои мертвяцкие глаза и глухо сказал:

– Дверь закрой. На ключик поверни.

У смелой Ляльки сердце скатилось в пятки. Она выдохнула и через минуту сказала:

– Не выйдет. Триппак у меня недолеченный. И зачем вам проблемы? У вас ведь семья, наверно. Дети. Внуки. Верная жена. — Она, улыбаясь, кокетливо склонила голову набок.