Мария Метлицкая - И шарик вернется…

Итак: справляем Новый год. До пятого числа — в Москве. Отдых на даче — природа, камин и общение с близкими. Вечером пятого — отъезд, к Верке, в Дюссельдорф. Там опять же отдых и шопинг, кафешки, магазины, крепкий сон, путешествие по старинным замкам — Веркина разработка. В общем, десять дней счастья, счастья и счастья. Без детей и мужиков!

Таня сказала, что купила билеты — на второе в «Современник» и на четвертое в «Ленком». Культурная программа. Для Верки, разумеется.

– Ты еще в цирк и в Кремль забыла, — откликнулась Верка. — Тоже мне, нашла зарубежного гостя.

Сидели допоздна. Лялькин отец приготовил ужин — яичницу с жареной колбасой.

– Боже! Как вкусно! — застонала Таня. — Сто лет не ела!

– А главное — полезно, — вставила свои пять копеек язва Лялька.

– А вы говорите — фуа-гра! — рассмеялся отец и пошел к телевизору.

– Как у него? — спросила Верка.

Лялька пожала плечами:

– Держится. С Алкой ему, конечно, труба. Кровь пьет литрами. А куда деваться? Не разведешься — и годы не те, и привычка. В Америке ему непросто. В такие годы приходится работать. От моей помощи отказывается. Летом сюда приезжает. Обожает лес, ходит за грибами, оживает, приходит в себя. Если бы не эта дура — переехал бы обратно с удовольствием. Говорит, что жил бы круглый год на даче, топил камин и чистил снег. Говорит, что Америку ценит за функциональность, а сердце его навсегда в России. Такой вот парадокс. — Лялька задумчиво замолчала, потом продолжила: — Вот интересная история. Матери моей всегда везло с мужиками, а отцу — умнице и красавцу — никогда не везло с бабами.

– От них сейчас ничего не надо, — сказала Таня. — Только бы были здоровы.

Верка вздохнула и вышла с кухни. Таня и Лялька переглянулись.

Утром тридцать первого жизнь закипела с полудня. Раздвигали стол, накрывали его скатертью, ставили тарелки и бокалы. Вынесли на улицу спиртное и соки. Приехал Тимофей — с мясом и хинкали. Велел «девчонкам» отдыхать.

К девяти съехался народ. Стало очень шумно, очень громко и очень весело. Все вслух считали бой курантов и орали «ура!».

Женька взяла гитару, запела своим чистым и хрипловатым голосом. Все примолкли. Женька пела о любви и о дружбе — той, которая навеки, на все времена. О чем еще поют под гитару?

Таня увидела, как пристально и внимательно на Женьку смотрит Никита, брат Лялькиного мужа Тимофея. Женька почувствовала его взгляд и покраснела. «Девочка моя! — с нежностью подумала Таня. — Все такая же. Краснеет, как подросток». Они с Лялькой думали познакомить Женю с Никитой давно: они ровесники, оба разведены. Никита — славный, надежный, серьезный. Только бы сложилось! Сколько можно Женьке маяться с мальчишками одной!

Тимофей внес на огромном подносе дымящиеся хинкали.

Верка завопила:

– Сколько можно жрать!

– Пойдем подышим! — предложила Таня.

Они оделись и вышли на улицу.

– В Москве — грязь и лужи, а здесь — чистейший снег. Настоящая зима. Страна-обманка, — тихо сказала Верка.

Они прошли по узкой, утоптанной тропинке в глубь участка. Настоящий, глухой лес, вековые сосны и ели. Небо — чернильно-синее, с редкими звездами. Шли и молчали.

Потом Лялька остановилась и рухнула в сугроб. Таня и Верка обернулись и, минуту подумав, рухнули рядом. Они лежали и смотрели на небо — очень высоко и очень далеко пролетел самолет, обозначив себя красными мигающими огнями.

Таня запела:

Вступила Верка:

Лялька звонко подхватила:

Они молчали. Каждая думала о своем.

Первой очнулась Верка:

– Идиотки, шубы свои шикарные испортите. Нет на вас Гринписа.

– Ой, и поясницы застудим, — испугалась Таня. — Я тут с радикулитом три недели провалялась.

– Карга старая, — рассмеялась Лялька. — Ты еще скажи, что за придатки беспокоишься!

– Отбеспокоилась за них, родимых! — рассмеялась Таня. — Теперь радикулит для меня более актуален.

Они, кряхтя и отряхиваясь, поднялись из сугроба и пошли к дому. Веселье продолжалось. Танина мама и Лялькин отец накрывали чай, Женька и Никита танцевали медленный танец. Рядом с ними топтались Кирюшка с любимой Таткой.

Тимофей подбрасывал в камин дрова, Андрей резал огромный торт.

– Девчонки пришли! — завопил он.

– Девчонки, — кивнула Таня. — Те еще девчонки!

Мужики собирались на улице взрывать петарды. Лялькин отец был в авангарде.

– Мальчишки! — вздохнула Лялька.

– Те еще мальчишки! — рассмеялась Верка.

Улетали пятого днем, провожали Андрей и Тимофей, давали шутливые напутствия: Тимка что-то острил по поводу лимита кредитки, Андрей умолял вернуть ему жену в целости и сохранности, без радикулита и обострения язвы. Все смеялись. Потом бурно прощались, обнимались и целовались. Наконец двинулись на посадку.

В Дюссельдорфе их встречала Лийка на шикарной красной «Мазде».

– Какая красавица! — закричала Таня и бросилась обнимать смущенную Веркину дочку.

Уселись в машину. Закурили Таня и Лялька.

– Ну, чего, Лилек, как житуха? — осведомилась Лялька.

– О’кей, Ляль! — лаконично ответила Лийка.

– Это хорошо, когда о’кей, — серьезно кивнула Лялька.

– Когда о’кей — это очень даже хорошо! — подтвердила Таня.

Все рассмеялись, кроме Лийки. Она с удивлением посмотрела на подруг, потом на мать и тихо спросила:

– А у вас все нормально?

Верка кивнула.

Лялька затушила сигарету и уверенно сказала:

– У нас все нормально, Лилек. Ты даже не сомневайся. Просто все — зашибись!

Таня кивнула. Лийка недоуменно пожала плечами и опять кинула вопросительный взгляд на мать.

– Не обращай внимания, — посоветовала Верка. — Эти тетки — они просто сумасшедшие. — Смотри на дорогу, дочь!

Въехали в пригород. Господи, какая красота! Изящные, абсолютно невычурные домики и виллы, аккуратно подстриженные — зеленые в январе — газоны. Причудливо подстриженные кипарисы и можжевельник. На воротах — изумительной красоты веночки с шишками и лентами. Окна, украшенные горящими разноцветными лампочками.

– Чудо какое! — проговорила Таня. — И чистота! А воздух! Вот уж правда — Европа! И подумала: «Никогда, никогда не будет у нас такого. А будут уродливые замки с бойницами, шестиметровые заборы и свирепые охранники в черной форме».

– Райончик у тебя, матушка! — сказала потрясенная Лялька.

Верка кивнула:

– За это и плачено. На свете счастья нет, но есть покой и воля. Воля мне пригодилась определенно, а сейчас я заслужила, слава те господи, и покой!