Эльчин Сафарли - Легенды Босфора.

Заметив мою подавленность, она не пристает с расспросами. Наоборот. Садится рядом, разливает по кружкам чай из карликовых хризантем, обхватывает мою руку холодными ладошками, дышит со мною в унисон. Зейнеп знает, что разговаривать с любимым в такие периоды излишне, как и с большинством Рыб. Нужно помолчать какое-то время — действенный метод исцеления…

В отличие от меня Зейнеп предпочитает делиться наболевшим. Возмущение ее красноречиво проявляется в эмоциях, как и у большинства Тельцов. В такие мгновения с ней нужно говорить. В такие мгновения вместе с ней нужно материться, кричать, бить тарелки, если понадобится. Тельцы редко выходят из себя. Но если они рассержены, то лучше всего поддержать их. Зейнеп не возмущается как стервозная истеричка — в гневе она напоминает ребенка, который искренен в выражении чувств…

Мы не похожи в проявлении эмоций — совсем. Я стараюсь прятать внутренний ураган, считая, что эмоциональность приносит больше вреда, чем пользы. А она никогда не умалчивает о том, что ее беспокоит. «Вчера прочла в „Elle“, что эмоциональные люди болеют реже, чем сдержанные. Лучше кричать, бить посуду, чем прятать эмоции в себе. Поэтому, мишуня, у тебя так часто болит желудок. Все! Отныне будем вместе кричать, когда меня или тебя будет что-либо возмущать…» — «Любимая, если мы оба будем громко выражать эмоции, то нас выселят из дома. Давай лучше ты кричи, а я буду по-прежнему молчать…» Она хохочет, целуя меня в нос. «Ничего, если нас выселят, то переедем в Италию. Там народ шумный. Хотя нет… Без Стамбула не сможем…» Выходим на балкон с дымящимися кружками ароматного кофе. Босфор, доброе утро!..

Осень в Стамбуле у меня, в первую очередь, ассоциируется с мокрыми желтыми такси. Они в какой-то испуганной спешке передвигаются по городу души, разбрызгивая лужи облысевшими за лето шинами, отчаянно сигналя в пробках хаотичного центра. Осень задает Стамбулу особенный ритм. Не меланхоличный — скорее, нервный. Горожане, вооружившись громоздкими зонтами, бегут в теплые укрытия. Дворники машин щелкают безостановочно, отбрасывая небесную воду в стороны. Наземный транспорт тяжко переносит часы пик, а подземный, гордясь сухостью и защищенностью, встречает пассажиров с распростертыми объятиями…

Обожаю осенний ветерок Стамбула. Он мило подгоняет жителей города души, сбрасывает с ветвей остатки золота, наполняет воздух освежающими морскими нотами. Стамбульская осень насыщена дождями. В первые пятнадцать дней октября они вежливо-моросящие, ближе к середине ноября ужесточаются, будто демонстрируют всю свою мощь перед приходом зимы… Наши друзья знают: если Зейнеп начала печь пироги с корицей, значит, пришла осень. Буквально через день любимая балует нас отменной выпечкой с непременным содержанием корицы. «Настоящий символ осени. Корица дарит внутренний уют, согласен? Мама всегда повторяет, что из дома надо выходить с запасом тепла, чтобы делиться им с окружающими…»

Провожая в редакцию, протягивает мне шуршащий бумажный пакет с выпечкой: «Как попробуешь мою стряпню, скинь эсэмэску. Надеюсь, понравится. Правда, в этот раз я переборщила со сливочным маслом — тесто получилось тяжеловатым…» Помогает надеть пальто. Чувствую прохладу ее рук на плечах. «Зонтик взял? Все, беги, опаздываешь…» Целуемся. «Родная, разве появилась помада со вкусом корицы? Или ты с утра пораньше наелась своего же пирога?» Улыбается, отрицательно мотнув головой. «Это не помада и не пирог. Это осень, мишуня!» Я выхожу из подъезда, вдыхая октябрьский воздух. Не замерзаю — ведь из дома вышел с запасом тепла…

В качестве бесплатного приложения к осени в мою жизнь входит Бессонница. Верная подруга из прошлого. Посещает раз в год, на время поселяется рядом, беспардонно вносит коррективы в мой график сна. Эгоистичная особа: засыпает на рассвете и пробуждается в полночь. У нее тяжелые волосы цвета лунной ночи. Носит легкие платья с длинными шлейфами. Вечно курит сигареты с мундштуком. Турки утверждают, что Бессонница приходит из прошлого с целью свести счеты с беглецами, скрывающимися в настоящем от долгов. У меня с прошлым отношения налажены — меня Бессонница навещает просто так, без претензий. «Повидать старого друга, поболтать о минувшем…» Привирает, конечно. Наверняка думает, что я все еще боюсь прошлого.

Болтаем с похитительницей снов на кухне. Расположилась на подоконнике, выдыхая сигаретный дым в приоткрытое окно. Я сижу на табуретке, механически помешиваю ложкой остывший уже кофе. Беседа с Бессонницей заставила вспомнить о том, что осталось позади. Грустные, веселые, одухотворяющие, болезненные эпизоды… Неожиданно Бессонница спрыгивает с подоконника на пол. Я возвращаюсь из прошлого в реальность. «Эй, мучительница, не пора ли тебе восвояси? Или хочешь меня довести, как бедного Пруста? Стоило ему дописать последнюю книгу об утраченном времени, как ты моментально разделалась с ним. Придушила гения холодной ноябрьской ночью, а все подумали, он задохнулся от астмы. Нет уж, красотка, со мной подобные номера не пройдут…» Заливается смехом, откинув голову: «Браво! Браво! Отличная фантазия! Не пробовал писать детективы?!. Ладно, хватит ворчать. В конце концов, не так часто бываю у тебя. Всего раз в год. И почему ты нервничаешь? Неужели мучают долги перед прошлым? Может, я что-то не учла, забыла… Хм… Надо перепроверить».

Я подталкиваю Бессонницу к выходу — балконной двери. Всовываю ей в руку желтый дырявый зонт, с помощью которого она умудряется перемещаться в воздушном пространстве. Мэри Поппинс отдыхает. «Не волнуйся. Долгов нет. Могу показать все квитанции… А сейчас тебе пора… Завтра рано утром мне ехать с Зейнеп в Измир. Так что давай-давай… Иди помучай кого-нибудь другого…» Бессонница отдергивает руку, недовольно хмыкает. «Ах, с Зейнеп… Ну ладно, я пошла… Жаль, у твоей красотки нет долгов перед прошлым. Иначе с удовольствием бы развеяла и ее сладкий сон…» Раскрывает зонт, взлетает. «Ладно, пупсик, прощай. Точнее, до встречи-и-и…» Не отвечаю, запираю дверь, задвигаю шторы. Наконец-то могу поспать… И почему она всегда появляется осенью? «Осень — это сезон проверки на наличие долгов перед прошлым». Так говорила моя тетушка Чаглайан…

Мы сдружились, когда нам исполнилось по шестнадцать. Мы дружили, не веря, что кто-то из нас двоих смертен. Безрассудно верили в вечную жизнь, считая себя реалистами. В молодости думаешь, что безносую с косой легко можно послать на три буквы. Заблуждались… Помню, как он жаловался на редкие боли в сердце. Я смеялся. «Karde im bo ver! [251] Братишка, не обращай внимания! (турец.) Мы с тобой — живучие волки. А сердце, наверное, болит от крепкого кофе…» Выкуривали по пачке сигарет в день, не отказывались от выпивки после рабочего дня, вели беспробудную половую жизнь. Не думали о том, что вредно. В молодости вредное кажется необходимым…