Фрэнсис Мэйес - Под солнцем Тосканы

Покупки для сегодняшнего обеда уже можно заканчивать. Я иду мимо клеток с рябчиками, утками, цыплятами, кроликами. У моей дочери когда-то был любимец — чёрный ангорский кролик, и я не могу равнодушно смотреть на двух пятнистых кроликов, грызущих морковку в пыльной сумке с надписью «Алиталия», не могу представить, как они будут дрожать в багажнике моей машины. Я, пожалуй, зайду к мяснику за жареной телятиной. Мясник довольно противный. Согласна, я нелогична: раз уж ешь мясо, надо терпеть того, кто его продаёт. Но опущенные головы и закрытые веки куропаток и голубей останавливают меня. Я вижу понурые гребни петухов, ножки цыплёнка (с жёлтыми ногтями, как у партнерши моей бабушки по карточным играм, миссис Рикер), клок шерсти — в доказательство того, что ободранная тушка действительно заячья, а не кошачья: вижу подвешенные за ноги коровьи туши, под ними на полу разостланы бумажные полотенца, чтобы впитывать кровь, — и от всего этого меня начинает подташнивать. Конечно, никто не собирается есть этих пушистых цыплят. Помню, когда я была ребёнком, то сидела на заднем крыльце и наблюдала, как наша повариха сворачивает цыпленку шею, а потом рывком отрывает голову. Цыплёнок успевал пробежать несколько кругов, разбрызгивая кровь, прежде чем падал замертво.

Я люблю жареных цыплят. Могла бы я свернуть шею цыпленку?

Я набрала столько продуктов, сколько могу унести. Следующую остановку я делаю в магазине местных вин. В конце извилистого ряда базарных прилавков женщина продаёт цветы из своего сада. Она заворачивает в газету охапку алых цинний, я кладу их между ручками хозяйственной сумки. Солнце жжёт немилосердно, и народ начинает прятаться — пришло время сиесты. Женщина, торгующая полотенцами в жёлтую и зелёную полоску, продала совсем немного, у неё усталый вид. Она сгоняет спящую на её складном стуле собаку и присаживается отдохнуть, прежде чем убирать свой товар.

По пути к выходу я вижу человека, несмотря на жару, одетого в свитер. Багажник его маленького «фиата» заполнен чёрным виноградом, который всё утро грелся на солнце. Меня останавливают запахи — вина, плесени, фиалок. Он предлагает мне ягоду. Рот обжигает горячая сладость. Я в жизни не пробовала ничего более виноградного. У этого винограда даже вкус отдает фиолетовым. Я просто остолбенела, ощутив аромат невероятно древний, по-настоящему свежий и привлекательный. Такое богатство, каскад пыльных гроздей больших округлых ягод, выливается из двух его корзин. Я прошу одну гроздь, желая всё утро сохранять во рту их вкус.

Я разгружаю свои хозяйственные сумки, и кухню заполняют ароматы впитавших тепло солнца фруктов и овощей. По возвращении с базара у любого неизбежно возникает настойчивое желание выложить в корзину все купленные помидоры, баклажаны (слово melanzane — баклажан — звучит как имя собственное, и даже слово «тёмно-лиловый» кажется лучше, чем унылое название «баклажан»), цуккини и перцы — аппетитный натюрморт. Но я удерживаюсь от такого желания и выкладываю в миску только те фрукты, которые надо съесть сегодня, ведь они уже спелые, а то, что мы не съедим прямо сейчас, убираю в холодильник.

Я никак не могу поверить, что наша кухня уже готова. Правда, над дверью, выходящей во двор, ещё сохранился след круга, в котором висели изображение святого или крест в те времена, когда это помещение служило домовой часовней, а вот от последних обитателей — волов и цыплят — никаких следов не осталось. Когда были выдраны кормушки, на крошащейся штукатурке обнаружились фрагменты меандра. Там, где размещался грязный загон, напольный рисунок имитировал зелёный мрамор. Время от времени по ходу ремонта мы останавливались и говорили друг другу: «Ты мог себе представить, что будешь соскребать со стен копившуюся десятилетиями плесень от мочи животных?» и «Ты могла себе представить, что мы будем готовить еду в часовне?».

Наша кухня выглядит такой, какой была задумана изначально. Полы в ней, как и в других помещениях дома, — кирпичные, покрытые воском, стены из белой штукатурки, по потолку (бедные шея и спина Эда!) проходят тёмные балки. Мы обошлись без буфетов. Было нетрудно соорудить и покрыть штукатуркой кирпичные опоры для полок из толстых досок, о таких мы мечтали вечерами, рисуя их на листах миллиметровки. Эд и я распилили эти полки и выкрасили белой краской. В купленных на базаре корзинах мы держим столовые приборы и основные продукты питания. Достаточно гладкие, на мой взгляд, плиты каррарского мрамора служат столешницами, они всегда прохладны на ощупь, и на них удобно раскатывать тесто для пиццы и пирогов. Мы повесили такие же грубо обработанные полки на другой стене — для стаканов и мисок под пасту. Для закрепления кронштейнов Эд, разбрызгивая осколки, дрелью проделал в твёрдом камне отверстия и ввинтил откидные болты.

Синьора, которая жила здесь сто лет назад, теперь могла бы войти и тут же начать готовить. Ей бы понравилась фарфоровая мойка — в ней можно легко выкупать младенца — и изогнутый хромовый водопроводный кран. Я представляю себе её с острым подбородком, сверкающими чёрными глазами, поднятыми кверху и заколотыми гребнем волосами. Она в крепких башмаках на завязках и в чёрном платье, засучив рукава, месит тесто под равиоли. Она, несомненно, пришла бы в экстаз, увидев наше кухонное оборудование: посудомоечную машину, печь, холодильник с незамерзающим испарителем (для Тосканы это пока новинка), да и во всех остальных отношениях почувствовала бы себя здесь комфортно. В следующем перевоплощении я надеюсь стать архитектором, я всегда буду проектировать дома, из кухни которых есть выход во двор. Я люблю посидеть на открытом воздухе, к примеру на каменной стене террасы, пошелушить бобы. Я выношу грязные кастрюли — пусть отмокают во дворе, сушу на стене посудные полотенца, лишнюю чистую воду выливаю на тимьян, рукколу и розмарин, растущие прямо за дверями кухни. Поскольку летом двустворчатая дверь открыта день и ночь, в кухне свежо и светло. Оса (одна и та же?) прилетает каждый день попить из крана, потом снова улетает.

Многое в нашем доме сделано на итальянский манер, но это не относится к освещению. Из-за высокой платы за электроэнергию — невероятно высокой! — в большинстве домов горят лампочки в сорок ватт. Но они такие тусклые. А мне в кухне нужен свет. Мы выбрали два ярких осветительных прибора и реостат, вызвав крайнее удивление электрика Лино. Он никогда не устанавливал реостат, его заинтриговала эта штука. «Одного вам хватит. Вам же не хирургические операции тут делать!» — настаивал он. Он предупреждает нас, что суммы за электричество будут астрономическими — у него нет слов, только жесты: хаотичное встряхивание рук перед собой и одновременное встряхивание головой. Ну, ясно, впереди нас ждёт неминуемый финансовый крах.