Фрэнсис Мэйес - Под солнцем Тосканы

Дом невелик — но кто захочет оставаться внутри, когда за стенами весь мир? Дом ждёт: возможности его будущего бесконечны. Увидишь такой и начнёшь мечтать — представлять своё существование в другом варианте. Когда-нибудь он обретёт хозяина, который будет метаться по всей Тоскане в поисках старой черепицы, чтобы восстановить крышу. Или возьмёт и покроет крышу современной плиткой. Важно не это, а то, что дом обязательно кто-нибудь купит — чтобы здесь, в уединении, любуясь прекрасной панорамой, каждый день смирять беспокойство своего животного начала.

В конце дороги тропа через лес ведёт к нашей любимой римской дороге. Я подозреваю, что её проложили для рабов. Когда я впервые услышала о римской дороге вблизи Брамасоля, я посчитала, что она уникальна. Спустя какое-то время мне попалась толстая книга о римских дорогах этого региона. Гуляя в одиночестве, я пытаюсь представить себе колесницы, которые неслись вниз с холма, хотя единственный, кого мне хотелось бы повстречать, — это cinghiale — дикий кабан, бродящий по окрестностям. Я вижу русло ручья, по которому ещё сочится вода. Может быть, римский гонец, изнемогая от жары, сделал здесь остановку и остудил ноги, как это делаю сейчас я, когда мчался на юг с сообщением о ходе строительства Стены Адриана. Недавно здесь побывали люди: на травянистом берегу валяются презерватив и гигиенический тампон.

Войдя в город, я вижу иссохшего бледного человека, он явно находится при смерти. Он прислонился спиной к дверям дома, он весь освещён солнцем, это его последний шанс вернуться к жизни. Великая солнечная энергия вливается в него, заполняет его. Он прижимает к груди растопыренные пальцы, согреваясь. У него огромные кисти рук. Вчера меня так сильно ударило током, когда я включала свет в своём кабинете, что большой палец занемел на полчаса. Я заорала и отскочила. Такое бездумное животное ощущение удара — может, этот человек так же чувствует себя на солнце. Рядом сидит жена, она как будто ждёт. Она ничем не занята. Она — его страж перед путешествием в подземный мир. Когда он умрёт, она высушит его тело, потом умастит его оливковым маслом и вином.

А может быть, на меня подействовала жара и я воспринимаю всё слишком трагично, а этот человек просто приходит в себя после удаления аппендикса.

Нам нужно в Ареццо — он в получасе езды, — чтобы оплатить свою страховку за следующий год. Они чека не присылают, видно, ждут, что мы объявимся лично. Мы паркуемся под палящим солнцем у железнодорожного вокзала. Как показывает термометр на здании вокзала, сейчас тридцать шесть тепла. Сначала приятное общение с синьором Донати, потом мороженое, потом я забегаю в любимый магазин Эда, чтобы купить ему рубашку, а себе — полотенца, потом мы возвращаемся к машине и видим — температура уже сорок градусов. Ручка дверцы как будто охвачена пламенем. В машине невыносимое пекло, можно получить тепловой удар. Мы проветриваем салон и только после этого забираемся внутрь. Эд берётся за руль двумя пальцами: большим и указательным. У меня, кажется, дымятся волосы. Магазины закрываются, наступила самая жаркая часть самого жаркого дня в году. Дома я погружаюсь в прохладную ванну, кладу на лицо влажную салфетку из махровой ткани и так и лежу.

Сиеста стала ритуалом. Мы закрываем ставни, оставляя окна открытыми. По всему дому узкие полоски света падают на пол. Безумец, рискнувший выйти на прогулку после половины второго, может убедиться, что на улице нет никого, даже собаки. В голову приходят слова «оцепенение», «апатия». Всё кругом закрыто до священных трёх часов. Вам не повезло, если срочно понадобилось что-нибудь от укуса пчелы или от аллергии. Сиеста — пиковое время для телевидения в Италии. И для секса тоже. Может, это объясняет средиземноморский темперамент: дети, зачатые при свете, отличаются от детей, зачатых в темноте. У Овидия есть поэма о сиесте. Он лежит, расслабившись, душным летом, одна ставня закрыта, другая распахнута. «Полусвет так нужен робким девушкам, — пишет он, — чтобы спрятать их нерешительность». Он продолжает стаскивать платье. Ну, всё всегда ново под солнцем. Потом, как и сейчас, быстрое ополаскивание — и назад к работе.

Какая замечательная концепция. Целых три часа в середине дня вы посвящаете самому себе, своим личным интересам и желаниям. Причём это добрая часть дня, а не вечер после упорного труда в течение восьми или девяти часов.

В нашем доме совершенно тихо. Даже цикады молчат. Мирный сонный полдень. Отчасти ради удовольствия шлепать босиком по прохладным терракотовым полам я брожу из комнаты в комнату. Классическое зрелище — я его видела много раз и теперь вижу снова: тёмные балки, белый кирпичный потолок, белые стены, навощённые полы. Мне нравятся грубая структура материалов и резкие цветовые контрасты типичного тосканского дома. Он надёжный и уютный. Тропические дома с бамбуковыми потолками и раздвигающимися стенками, которые открываются любому бризу, и глинобитные дома Юго-Запада со скруглёнными, как обводы человеческого тела, линиями создают родственное ощущение: тут бы я жила. Их архитектура кажется естественной, как будто эти дома выросли из земли и были лишь слегка дооформлены рукой человека. В Италии покрытие краской или воском наносится вручную. Прежде чем в нашем доме начали наносить штукатурку, я заметила, что Фабио нацарапал на влажном цементе свои инициалы. Поляки, как я помню, написали слово «ПОЛЬША» у основания каменной стены террасы. Мне интересно, много ли найдут археологи анонимных подписей тех, кто осуществил долговечную работу. Во Франции на стене пещеры Пеш-Мерль я с удивлением увидела отпечатки ладоней над изображением пятнистых лошадей — такие отпечатки своих ладошек делают дети. Это подлинные «подписи» художников эпохи безграмотности, выведенные кровью, сажей, золой! Когда открыли гробницы египетских фараонов, на песке были обнаружены следы последнего из тех, кто покидал её, прежде чем запечатать вход: дело сделано, рабочий день закончен.

Бабочка, попавшая в дом, всё бьётся о ставень, но не находит выхода. Я засыпаю под гул вентилятора, его блестящая головка поворачивается направо-налево.

Я люблю жару, люблю чрезмерную настойчивость, что-то в моей душе отзывается на неё. Может быть, это из-за того, что я выросла на Юге. Мой душевный отклик фундаментален, он восходит к предкам, тем ископаемым первым людям, которые появились на свет в лучах жгучего солнца.

Не верится, что на улице жарко. В этом году зелень не поблекла, как бывает иногда. Апеннины покрыты зелёными рощами.