Олег Дивов - Консультант по дурацким вопросам

У режиссера были козырные карты на руках. Помимо реконструкций, с которыми Миша так намучился, — масса хроники и, главное, уникальные интервью с участниками событий. Люди наговорили — мало не покажется. Но изо всех интервью в фильме остался только кусочек разговора с офицером разведбата, у которого на глазах чуть не погиб его сын. Вот акцент на эмоциях заслуженного человека режиссер сделал превосходный. Давно Миша не видел по ТВ плачущих разведчиков… Про то, что этот офицер сейчас практически глухой и как его так угораздило (а он, на минуточку, поджег три танка, стреляя по ним из гранатомета из маленького помещения), — ни слова. По тем обрывкам, которые вошли в картину, складывалось впечатление, что он только сидел в подвале и страдал из-за ребенка.

И так весь фильм: о том, как люди страдают.

Того, что они, страдая, еще и побеждают, — не разглядишь. Как режиссер добился такого удивительного эффекта — просто черт знает. Ведь по картине вовсю катались танки, а по танкам палили актеры, и танки горели. Там гремели взрывы, летели ошметки, полыхали намазанные резиновым клеем стены, там воевали, но… Все это утонуло в потоке слез.

Пиротехник уверял, что группе подсунули вместо режиссера переодетую бабу. Именно бабу, поскольку женщина — существо конкретное и не могла бы слепить из такого сильного материала слезливую невнятицу.

Картина в целом получилась, как верно заметил тот же Пиротехник, про людей в подвалах. А еще про то, как им было худо в подвалах и как стало вообще ужасно, когда они из подвалов выползли.

Кто бы спорил, в Цхинвале всем хватило поводов расплакаться. О том, что война в принципе кошмар, тоже надо говорить. Получись это у режиссера — никто бы, наверное, на стенку не полез, как бы далеко картина ни ушла от первоначальной идеи. Мало ли — «режиссер так видит». Лишь бы хорошо видел. Лишь бы внятно это свое видение подал — так, чтобы зритель ему сопереживал.

Зритель в картину, мягко говоря, не въехал.

Когда из фильма, над которым месяц корячились без продыху больше полусотни москвичей и несколько сотен цхинвальцев, вообще неясно, а на фига все это было — и зачем корячились, и о чем кино, — в голову лезли очень злые вопросы. Ведь человек, посмотрев документальную ленту, должен, наверное, остаться с минимальным пониманием, о каких событиях речь, как и когда это случилось, что было сделано, какие есть на сегодня выводы и версии, ну и так далее. Иногда авторы экспериментируют, конечно. Но даже в самой замороченной и навороченной документалистике все то же самое дается через видеоряд. Смотришь — и до тебя доходит. Вершина режиссерского мастерства — это когда чем меньше закадрового текста, тем лучше доходит.

Фильм, на котором Миша чуть не свернул себе шею и надолго возненавидел резиновый клей, поражал в этом смысле новаторским подходом. Он выносил мозг. Зритель элементарно не мог понять — ни что происходило в Осетии, ни почему началась война, ни даже как она закончилась.

Если верить режиссеру, картина была про «человеческие истории».

По мнению группы, картина была про богатый внутренний мир режиссера, чтоб ему повылазило.

Заподозрить группу в инфантильном милитаризме и пренебрежении к человеческому горю не получалось — тех, кто раньше не бывал в горячих точках и послевоенных городах, покореженный Цхинвал сориентировал правильно. Реальную цену победы они увидели и прочувствовали.

Теперь они не понимали, чего ради работали.

А опытные — просто не знали, куда деваться.

«Впервые за все время работы над документальным кино мне стыдно, — написал Мише ресёрчер. — У меня ведь набежало почти сорок фильмов. Среди них были разные — и удачные, и не очень, и малозаметные… Но до сих пор не было ни одного, упоминание которого заставляло бы опускать глаза».

Про сомнительный монтаж, про несоответствие текста и видеоряда, огрехи цветокоррекции никто уже и не говорил. Зато все знали, кто виноват.

Виноватых было трое: продюсер, который послал на съемки такого проекта человека, принципиально негодного для этой работы; режиссер, который решил выпендриться на поле, не подходящем для выпендрежа; ну и идиот Клименко, который три недели орал на группу и гонял ее, не давая вздохнуть спокойно, а фильм все равно получился фигня фигней.

С последним Миша и не спорил.

Сцена 1

«БРАТЬЯ»

База миротворцев.

Экст.

Актеры: Врач, Кузнецов, Офицер, Сержант.

Массовка: солдаты, раненые.

Реквизит: носилки, список раненых.

Пиротехника: автоматы, пистолет.

На протокольную часть пьянки Мише, конечно, хода не было. Но после, когда начальство удалилось и народ уже просто общался, Ваня ему свистнул.

Ваня был в погонах и медалях, трезвый и задумчивый.

— Ты чего?.. — спросил Миша.

— Праздник ветеранов ушедшей армии, — процедил тот. — Веселятся через силу, глаза у всех грустные. Сам увидишь.

Собралось тут человек двадцать, Миша почти всех знал. Средний возраст — под сорок лет, биография однотипная: высшее военное в первой половине 80-х, дальше Афганистан, потом что-нибудь типа Карабах-Нахичевань, обе Чечни. Звание майор-полковник и примерно одинаковый комплект наград. Молодых было несколько: лейтенанты и старлей. У всех тоже железо на груди. Скромненько, на фоне трех-четырехрядных «иконостасов» ветеранов, ходячих легенд армии, — по паре медалей да один-два креста. Казалось бы, приличный задел, чтобы лет через десять-пятнадцать быть такими же, как старшие товарищи, но…

Такими, как старшие, эти молодые, но уже послужившие лейтенанты не будут никогда. И нет в том их вины.

— Последние офицеры империи, — сказал Ваня и стремительно хлопнул полстакана. — Уф-ф… Вот они, люди, которые целенаправленно шли служить в армию великой державы. А мы… Черт знает, что мы такое. Иногда я думаю, Мишка, что ты гораздо счастливее меня.

— Да ладно…

— Нет ощущения… — сказал Ваня. — Нет ощущения своей нужности. А «старики» помнят его.

Да, у них это было, подумал Миша. Правда, и сами они постарались оказаться нужными. Они шли в офицеры не ради того, чтобы начальник за них думал. Наоборот, именно в армии они искали сложных задач, к которым надо голову приложить, а потом уже руки-ноги. Военное дело было для них интересной мужской работой. И те, кто уцелел после самых интересных заданий, стали элитой, учителями, живыми легендами и так далее…

Только начали они свой путь в одной армии, продолжили — в другой, а заканчивать карьеру им предстоит в какой-то уже третьей. Меняется страна, меняются Вооруженные силы, а люди все служат.

Сегодня они отмечают праздник, оставшийся от тех времен, когда за ними стояла мощнейшая в военном отношении империя, которой они были нужны. Которая их ценила. Которая их награждала — и офицеры носили ордена с гордо поднятой головой, потому что «Золотую Звезду» Героя не вешали на грудь вчерашним врагам. А еще империя платила деньги, за которые можно было заниматься делом, не думая, чем кормить детей завтра.