Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки

Обстановка в комнатах была средняя — ну, как у всех — польская или чешская стенка, кресло-кровать, диван-книжка, полированный стол, ковер на стене. И вдруг — неожиданно — стеклянная горка с единственным предметом — шаром на полуметровой подставке, резным, из слоновой кости.

Я как увидела — так даже про конспект забыла. Тут мама Ольгина заходит (как ее звали, за давностью лет из памяти, конечно, выпало). «Что, любуешься? А хочешь, расскажу, откуда у меня такая красота?» Ну, конечно, я хотела. И ожидала, скорее всего, гангстерскую историю, потому что вещь-то музейная. Поди, подрезала маманя какую экспозицию.

Олина мама — прелестная маленькая женщина. Правильные черты лица, миниатюрная, всегда на каблуках и при маникюре. Потому что у нее ответственная должность — она высококлассный переводчик с китайского. И на него же. И работает на каких-то запредельно высоких переговорах.

А дальше будет рассказ от первого лица.

«Так вот, работала я на переговорах в Пекине. А после официальной части была намечена неофициальная. Банкет для руководства, так сказать. День тяжелый — все время на ногах, да еще и синхрон. А у нас, синхронистов, день переговоров иногда выливается в минус три килограмма веса. И ответственность такая — кошмарная, потому что высокие лица свои мысли выражают, а ты попробуй нюансы не передать — это же международный скандал может получиться.

На банкете, правда, попроще — там и о жизни могут поговорить, не только о политике. И про цветочки-погоду-гастрономию тоже могут. Но переводить легче, потому что, даже если я от усталости переведу, что наш посол лютики не любит, хотя он их просто обожает, никто от этого не пострадает. Ну удивится другая сторона: „Надо же, лютики — это же суперцветы, а вот гляди-ка…“ Ну и все.

Повезли нас в ресторан — там все интимно и по-китайски. И столы таки крутятся, и утка по-пекински, и креветки королевские. А потом Важный Китаец и говорит: „А сейчас мы вас угостим деликатесом, специально к вашему приезду готовили! Это очень, очень вкусно!“ Я перевожу, конечно.

Первое вкусное вынесли красиво порезанное и разложенное на тарелке. Это были синьхуадань — „императорские яйца“. Прозрачный янтарный белок и антрацитово-черный желток. И специфический запах. Раз Русский был тоже очень важным, то это были яйца не месячной, а гораздо большей выдержки. Выдержанные такие. Но красивые. Поскольку мне тоже было предложено сидеть за столом вместе с Важными Людьми, то официант поставил и передо мной деликатесную тарелочку. Для того чтобы это съесть и не продемонстрировать предыдущие блюда (это хорошо, что я от усталости и есть-то почти не могла!), я представляла себя в Риге, прогуливающейся по рынку вдоль янтарных рядов.

Так что протокольная пара ломтиков проскочила совершенно свободно.

Важный Китаец был уже достаточно смешлив и слегка прищурил свой и так не очень широко открытый глаз. Конечно, наблюдать за переводчицей в конце дня — занятие презабавное. И сказал: „А вот сейчас вам подадут самое вкусное!“ Я чего-то напряглась — и не зря. Тарелки поменяли. За плечом материализовался официант с футляром в руках. Легким движением руки он развинтил футляр и вывалил на тарелку… макароны. Макароны лениво шевелились и смотрели на меня с подозрением черными печальными глазами.

Оба Важных Человека с интересом уставились на меня. „Кушайте-кушайте, — ласково подбодрил китайский. — Специально к вашему визиту нарочным курьером доставили из дальней провинции!“ А что делать? С одной стороны — протокол не позволяет отказаться. С другой стороны — организм не позволяет согласиться. И говорит (организм то есть): „Ты только попробуй эту гадость в рот засунуть, я тебе!..“

Рука с трудом взяла палочки. Прекрасные золоченые рисунки на красном дереве корчили рожи и угорали от смеха. Палочки, коварные палочки самостоятельно ухватили одну меланхоличную живую макаронину и понесли ко рту. Мозг в это время предпочел впасть в кому, потому что второй раз переводчиком такого уровня его хозяйке стать явно не удастся, надо использовать этот шанс.

Как животное было проглочено — знали все, кроме меня и животного. Потому что живой интерес на лице Важного Китайца трансформировался в глубокое удовлетворение. Он подозвал телохранителя и сказал ему пару слов. Тот поклонился и убежал.

Потом был чай, еще разговоры, еще переводы. И вот — пора собираться и уезжать. И тут Важный Китаец, испросив разрешение у Важного Русского, подарил мне эти шары. Как он сказал: „За храбрость и преданность делу!“»

Вот так.

Экзамены прошли на удивление легко, за исключением, конечно, литературы. Ну не дал мне Господь таланту на пятерку, поэтому и получила я свой аттестат попорченным. Зато можно было задуматься, в какой же институт мне поступать.

Сначала я думала, что пойду и подам документы в университет, на физфак. И маменька моя, Людмила Ивановна, на это надеялась. И вот, настало время «Ч», я пошла в университет, а потом позвонила маме на работу.

— Мамуля, это я.

— Ну как, документы подала? — с тревогой в голосе.

— Нет, — говорю. — Уж больно там очередь была большая. Завтра пойду.

До следующего дня мама еле дожила. Она сидела на работе и гипнотизировала взглядом телефон. И, наконец, в телефоне опять возникла я.

— Мамочка, привет!

— Привет-привет. Как документы?

— Подала!

Тут с маминой стороны явственно послышался облегченный вздох.

— Но не в университет.

— А куда?!!

— В ЛЭТИ. Я подумала — вот там, в универе, вчера и очередь была большая, и ездить далеко — в Петергоф, а тут — рядом с домом.

ЛЭТИ — вы уже поняли, что в нем учились и мои родители. Как раньше говорили — Ленинградский Эстрадно-Танцевальный Институт с легким электротехническим уклоном. Народ там учился веселый, любящий капустники, театральные постановки и выездные концерты. А куда им было деваться, если многие лекции проходили в пятом корпусе?

Эх, до чего я это дело люблю и уважаю — про архитектуру поговорить. Ну и что, что я в этом не разбираюсь? Ну и что, что из всех архитектурных стилей больше всего уважаю эклектику, потому что с нее взятки гладки — можно с умным видом эклектикой назвать все что угодно. Даже барокко, рококо и пошлый классицизм. Уж не говоря о модерне и ампире. Потому что везде можно найти что-то взаимопроникающее и вторгшееся. С готикой, правда, посложнее, но если начать копаться…

А вот сама я придумала новый стиль. То есть могу считать себя новым Корбюзье, Шарлем и даже где-то Эдуардом. Рабочее название стиля было следующее: «Хорошо погуляли». Хотя следовало бы назвать как-нибудь по-научному, типа «шизофренизм» (перекликается с «конструктивизмом») или «делириумный облом» (перекликается с «северным модерном»).