Карин Альвтеген - Стыд

— Май-Бритт?

Через секунду она появилась в спальне. Май-Бритт видела, что она испугалась.

— Господи, что случилось?

Она присела рядом на корточки, но пока не прикасалась к ней.

— Боже правый, сколько вы так лежите?

Май-Бритт не могла говорить. Унижение лишило ее речи. Затем она почувствовала на себе руки Эллинор, и это было так ужасно, что захотелось закричать.

— Не знаю, получится ли у меня поднять вас. Наверное, нужно позвонить дежурному.

— Нет!

От этой угрозы у Май-Бритт резко повысился адреналин, и в поисках опоры она протянула руку к изголовью кровати.

— Сами справимся. Попытайтесь подложить подушку мне под спину.

Эллинор действовала очень быстро, и в следующее мгновение Май-Бритт уже полусидела. От боли в спине хотелось кричать, но она, сжав зубы, продолжала бороться. Они действовали вместе. Подкладывали новые подушки, это заняло почти полчаса, но у них получилось. Без дежурных санитаров и их омерзительных прикосновений. Когда Май-Бритт, тяжело дыша, опустилась наконец в кресло, она испытывала неведомое доселе чувство.

Она была благодарна.

Благодарна Эллинор.

Которая не должна была этого делать, по правилам ей следовало позвонить дежурному. Но она не сделала этого ради Май-Бритт, и они сами справились.

Это слово пришлось извлекать из глубины.

— Спасибо.

Произнося его, Май-Бритт не смотрела на Эллинор — иначе ей не удалось бы его выговорить.

В последующие часы они почти не разговаривали. Они вдруг стали одной командой, справились с проблемой вместе — и это заставило Май-Бритт ослабить оборону. Однако в этом таилась некая угроза. Если ослабить контроль, Эллинор сможет воспользоваться тем, что Май-Бритт у нее в долгу. И потом, это не значит, что они стали друзьями. Отнюдь. У нее уже есть Саба, и больше ей никто не нужен.

Чтобы разобрать пакеты с продуктами, сил не было, и она услышала, как их начала распаковывать Эллинор. Потом открылась дверь холодильника.

— Ой, сколько еще всего осталось.

— Могу все съесть, если вам от этого станет легче.

Май-Бритт прикусила язык, она не хотела, это вырвалось само собой. Ей хотелось взять свои слова назад. Но сама мысль о том, что она в них раскаивается, была мучительной. Она теперь в долгу. Это может стать невыносимым.

В дверях показалась Эллинор.

— Я просто удивилась. Из-за еды. С вами все в порядке, вы не заболели?

Май-Бритт смотрела на письмо. Это из-за него. Из-за непрочитанных, отброшенных слов и из-за тех, которые она прочитала против собственной воли. Даже еда больше не утешала.

— Что мне купить в следующий раз?

— Мясо.

— Мясо?

— Только мясо. И больше ничего.

Она по-прежнему сидела в кресле, а Эллинор занималась уборкой, стараясь действовать как можно незаметней. Май-Бритт чувствовала ее обеспокоенные взгляды, но не обращала на них внимания. Она знала, что не получит желаемого — что в службе социальной помощи никогда не допустят, чтобы ей купили только мясо. Ей уже давно приходилось бороться с ними за то, чтобы получать именно ту еду, которую хотелось ей, а уж последнее пожелание явно переходило все границы.

Но только мясо могло избавить ее от этих мыслей, которые вновь ею овладели.

Эллинор уже собралась уйти, но неожиданно заколебалась и вернулась в комнату:

— Послушайте, я оставлю вам свой мобильный номер на тумбочке рядом с телефоном. Мало ли что случится.

Она ненадолго скрылась в спальне.

— Ну, до послезавтра.

Она вышла в прихожую и, уже открыв входную дверь, крикнула в сторону гостиной:

— Кстати, беруши, которые вы заказывали, я оставила на кухонном столе. До свидания!

Май-Бритт не ответила и, к собственному ужасу, почувствовала, что готова расплакаться. Огромный ком застрял в горле и заставлял ее гримасничать, так что пришлось закрывать лицо руками, пока Эллинор не ушла.

Она повергала Май-Бритт в растерянность. Этим своим непоколебимым дружелюбием, которое не исчезало, как бы Май-Бритт себя ни вела. Это вызывало подозрение — Эллинор явно на что-то рассчитывает. Она была похожа на рекламный листок, брошенный в почтовый ящик, — с буквами в завитушечках, адресованными как бы ей одной, персонально. Дорогая Май-Бритт Петтерсон! Мы имеем честь предложить вам фантастическую… Чем привлекательнее звучит предложение, тем оно подозрительнее. В потоке продуманных фраз всегда прячется крючок, и чем сложнее его обнаружить, тем больше поводов для бдительности. Исключительно из благожелательности не делается ничего. Во всем скрыт определенный интерес. Так устроен мир, и каждый стремится сделать все возможное, чтобы получить свой кусок пирога.

Эллинор и есть такая рекламная листовка.

У Май-Бритт нет оснований доверять ей.

Она взяла крюк и потянулась за письмом. Оно лежало на столе и тянуло к себе как магнит. Как будто ожидало ее капитуляции. Сопротивляться она больше не могла. У нее дрожали руки, когда она читала.

Никогда не забуду тот день, когда я усомнилась в вере твоего отца. Теперь, когда прошло так много времени, я не понимаю, как я на это решилась. В школе нам рассказали, что христианство — это не самая крупная религия мира, и я помню, как сильно я удивилась. Если тех, кто верит в другого Бога, больше, то, может быть, правы не мы, а они! Господи, как он тогда рассердился. Он говорил, что такие мысли приведут меня в ад, и, хотя я не очень этому верила, мне понадобилось время, чтобы осознать его слова. Я впервые восприняла Бога как угрозу. Он сказал, что тот, кто не признает Иисуса Христа Сыном Божьим, не попадет в рай, а мне так хотелось спросить, что произошло со всеми, кто жил до того, как Иисус родился. Разве справедливо лишать их шанса? Но спросить я так и не решилась. В тот день мне и без того хватило порицаний.

Мне всегда казалось странным, что все люди заранее считаются грешниками и, следовательно, должны ходить в церковь и молить Бога «простить наши грехи», независимо от того, есть у них эти грехи или нет. Я помню, как ты пыталась объяснить мне, что речь идет не только о грехах, которые мы совершаем сознательно, но и о первородном грехе, который распространяется «от грешного семени через плотское зачатие». Эти слова я никогда не забуду. Они тогда так меня запутали, что я лишь спустя несколько лет поняла, что «плотское зачатие» — это единственный для нас способ размножения. После чего сделала вывод: Бог все же хочет, чтобы мы делали это, раз уж он нас создал такими.

Когда мы росли, секс считался чем-то таким, что, «к сожалению», интересовало мальчиков и с чем мы, девочки, должны были со временем «примириться» и чего нам ни в коём случае нельзя было «допускать». Однако в подростковом возрасте все несколько усложнилось — ни о чем, кроме мальчиков, мы теперь не думали, и нам самим уже хотелось что-нибудь слегка «допустить». Мне кажется, что к всевозможным порицаниям и устрашениям следовало бы сделать небольшое дополнение, которая бы объясняло, что для человека естественно испытывать желание и стремиться к размножению.