Михаил Липскеров - Жаркой ночью в Москве...

– Яша, есть хороший рефрен: «Опять – двадцать пять». Восемь – десять куплетов. Чтобы зритель в Колонном уссался.

Яша писал семь-восемь куплетов. Кистинский брал куплеты и на следующий день звонил Яше:

– Яша, я вчера пробовал куплеты в Краснопресненском парке. Ты будешь смеяться, но зритель не уссался. Один куплет туда-сюда. На один смех. Остальные – только на похоронах. Будем заключать договор на один куплет?

Яша, который лепил по пятнадцать – двадцать смехов в день, пренебрежительно отказывался. Тогда Кистинский звонил Грише Горину и говорил:

– Гриша, я тут написал хорошие куплеты с рефреном «Опять – двадцать пять». Колонный зал уссался. Но одного смеха не хватает. По старой дружбе, а?..

Гриша по старой дружбе писал один куплет.

Такая же процедура происходила с Яшей Костюковским, Володей Дыховичным, Пашей Севостьяновым… До требуемых восьми-девяти смехов. Потом Кистинский заключал договор на свое имя, получал башли по договору, а потом, сука такая, еще и авторские отчисления. (Наверное, поэтому у его дочери и была такая клевая коленка. А может быть, и не поэтому. Потому что какое отношение имеет ремесло куплетиста к коленке его дочери?) Авторские отчисления – великая вещь. Ты что-нибудь для кого-нибудь пишешь, а тебе с каждого выступления копейка капает. Очень хорошие башли получаются!.. У меня был случай по молодости. Я тогда только начинал играть в артиста. Конферансье замудонской филармонии. Реперуара своего у меня не было, и я накрал репертуарчик у столичных конферансье. Чуток – у Мили Радова, чуток – у Бориса Сергеевича, чуток – у Алика Смелова (Риббентропа), и все было очень клево. Но! Авторские я писал им, а не себе. Что было не просто проявлением интеллигентности, а вызывающим чистоплюйством. Мол, все говно, а он (непечатно) из себя… (непечатно) знает что… зла (жутко ненормативно) не хватает! Один разговорник в семьдесят восьмом году получал сорок пять – пятьдесят рублей авторских в месяц за такую репризу: «Одна женщина говорит: „Мой муж, чтобы мне было не скучно, подарил мне телевизор КВН“, вторая: „А мне, чтобы мне не было скучно, мой муж подарил телевизор „Ленинград“, а третья говорит: „А мне мой муж, чтобы мне не было скучно, подарил платье из панбархата“. Первые две восклицают: „А при чем здесь скука?!“ А та: „А он считает, что со мной не стыдно и в театр сходить“. Эту репризу написал мой папа в пятьдесят втором году для Петра Григорьевича Райского! Для выступления в «Эрмитаже“! А вы говорите, пиратство…

Так об что я говорил?.. О коленке продавщицы Верочки из «Кулинарии», поставлявшей мне бычьи хвосты. Как-то я, находясь в приподнятом настроении оттого, что был спьяну, а спьяну я был потому, что был в приподнятом настроении, купил ей розу за четыре рубля и преподнес в дополнение к оплате трех бычьих хвостов по государственным расценкам. Она села на табуретку от удивления. У них в «Кулинарии» как-то не принято было розу. Они даже об этом не представляли. Чтобы женщине – розу. В которой никакой практической пользы. Разве что – замуж… Так она уже… Если бы винища принес, тогда понятно… А розу…

– Ой, – сказала Верочка. – Как в кино!

И, сбегав в подсобку, принесла початую бутылку «Имбирной»:

– Может быть, вы выпить хочете?

И сразу расплескала по двум пластиковым стаканчикам. Выпив, кокетливо занюхала розой и так же кокетливо сказала:

– Ой, я такая пьяная, такая пьяная… что… Ах, вы меня для этого напоили… – и ушла в подсобку, призывно оставив дверь открытой.

Ну, я туда и нырнул. Все-таки в приподнятом состоянии… Да еще и «Имбирная». Хотя у меня и в мыслях не было… Но раз так, то чего ж… В подсобке кушетка стояла… А коленки сдвинуты были… Ой, какие коленки… Красоты неописуемой… Мировая гармония была в этих коленках. Больше я их не видел. Я ж говорил, что у меня на спине нет глаз… Она кричала, как и положено. Я это дело знал… Чтобы женщина кричала… Да и она тоже знала… Что надо кричать… А то это даже неприлично: молчать, когда тебе – розу. Уважение надо оказать мущщине. А молча – это какое же уважение… Одна сплошная левая физиология… Вот она и кричала для уважения. Чтобы обозначить радость бытия в сношении с мужчиной, который ни с х*я ей розу принес. Как в кино. Кроме денег за бычьи хвосты.

А потом в подсобку вошел дряблый мужичок лет сорока и сказал, что это дело чирик стоит. Замужнюю женщину насиловать… «Молчи, сука…» А если еще и по согласию – тогда четвертак. За надругательство над его чувствами. «Молчи, сука, а то, сука…» И он взял со стола нож, которым азу рубят. А у меня ни четвертака, ни чирика не было. Откуда им быть, если я в приподнятом настроении был. Если бы были, то я бы его окончательно поднял. А было у меня четыре рубля, которых у меня уже не было, потому что я на них розу купил, и квинта – на бычьи хвосты. Мужик сосредоточенно подумал, потом забрал розу и квинту на бычьи хвосты и со словами «Смотри у меня» вышел из подсобки и «Кулинарии». А Верочка снова легла на кушетку. И собралась было раздвинуть коленки как у артистки Кистинской. Ах, что за коленки… Но я ее остановил. Уж больно красиво. Где-то я читал, что существуют три способа познания. Через голову, чувственным восприятием и созерцанием. И для русского человека главное – это созерцание. Вот он созерцает, созерцает… И опять созерцает, созерцает… И наступает у него понимание всего, просветление… Он душевно кончает. А физически кончать русскому человеку уже и не нужно… Потому что у русского человека душа всегда главнее его скакуна. И ему без надобности физически кончать. Но я-то только в душе русский. А так я даже по паспорту еврей. Поэтому от созерцания кинематографических коленок я кончить не мог. Только в молодости и во сне. Так что я вздохнул и посмотрел на Верочкины коленки.

– Вы не волнуйтесь, – сказала она, медленно раздвигая коленки, – я вам бычьи хвосты забесплатно отдам.

– А муж твой не явится? – на всякий случай спросил я.

– Да нет. Он уже свое получил. Купит «Российской» да под розу и выпьет. Его тоже пожалеть надо. Ему на зоне яйца отрезали. Малолетку силком взял. По пьяному делу. А когда вышел, я за него замуж вышла. Ребенку отец нужен. Да и куда ему идти… А мне же надо… Я же женщина… Раз вы мне розу…

И мы кончили душа в душу.

А потом я вышел из «Кулинарии». Около дверей стоял давешний мужичонка с розой в руке. Трезвый. На шее был галстук с неоторванной этикеткой. «Вот она где, моя квинта», – подумал я. Меня он не заметил.

А к чему это я все? Коленки… артистка Кистинская… еще о каких-то коленках я говорил… О!

Зубной врач Антонина Георгиевна. Замечательная коленка из-под белого халата. Если все время на нее смотреть, то никакой анестезии не надо. Но смотреть на нее было нельзя. Как смотреть на коленку, когда тебе – выше голову, шире рот… А потом уже не до чужих коленок было. Свои подкашивались.