Михаил Липскеров - Жаркой ночью в Москве...

Изабелла Франкмасоновна оделась и сделала краткий звонок по мобильнику. Не сказав, впрочем, ни одного слова. В дверь позвонили. Я открыл. На пороге стояли мужик в старомодном не нашем мундире и каске с шишаком. И молодой парень в накидке и шляпе, надвинутой на глаза. Они представились:

– Фердинанд. Эрцгерцог.

– Принцип. Студент.

Из-за их спин высунулось что-то шустрое и пояснило:

– Нотариальная контора «Гогенцоллерн, Принцип и партнеры».

Однако… Весело жаркой ночью в Москве.

Летит-жужжит комар. Всюду эта одинокая скотина сопровождает меня. И зимой, и осенью, и летом. Единственный комар в округе – мой. Остальные люди могут не волноваться. Как бы они привлекательно ни пахли, как бы ни была сладка их кровь и сексуальна кожа, все равно комар в толпе обязательно найдет меня, всадит свой хоботок и отсосет по полной программе. Говорят, что этим занимаются исключительно комариные самки. Любят меня бабы. Но, должен вам заметить, это не всегда удобно. Однажды, много возрастов назад, такой же жаркой ночью, но в подмосковной дачной расслабленности я склонял к адюльтеру одну даму, относящуюся к этому достаточно благосклонно. Во всяком случае, подтверждений этому хватало. Когда я целовал ее руку, она начинала дышать как чайник. Когда я, как бы случайно, на пять – десять минут брал в горсть ее правую грудь, она закрывала глаза и открывала левую. И когда обе мои руки были заняты грудями, она, как бы не замечая этого, без моей помощи сняла трусы. Кто до трусов снял с нее джинсы, сказать не могу. Может быть, я, может быть, она, не помню. Во всяком случае, джинсы оказались сняты. Иначе было бы непонятно, как при надетых джинсах возможно снять трусы. Я же не иллюзионист Арутюн Адоян, который снимал со зрителя рубашку, не снимая пиджака. А потом, под рев зрительного зала, комкал рубашку в руках, а когда разворачивал ее, то она превращалась в красный флаг. Арутюн размахивал бывшей рубашкой и орал на армянском «Миру – мир». Обезрубашенный зритель чувствовал себя топлес несколько неловко и неуверенно просил рубашку назад. Адоян хлопал себя по лбу: как же я мог забыть, лез в карман пиджака зрителя, доставал оттуда плошку с золотой рыбкой, которую и превращал в рубашку зрителя, выплеснув воду из плошки на весь первый ряд. Дашнак хуев. Мокрый зритель делал вид, что доволен. Потом он превращал пустую плошку в серп и молот, бил одним по другому, летели искры, и Адоян исчезал. Мой папа называл это «путать блядство с политикой».

Так что, когда дачная дама сняла трусы, джинсов на ней точно не было. А может быть, трусов тоже не было. Нет, я помню, что она что-то снимала. Возможно, это были мои джинсы. И трусы тоже были мои. Не в трусы же меня ужалила эта сука. А в голую правую ягодицу. Ягодица подпрыгнула. Дама, всхлипнув, тоже подпрыгнула. Я, не отрываясь от основного занятия, освободил правую руку от левой груди и хлопнул себя по правой ягодице. Она от неожиданности опустилась. Дама опять всхлипнула. Я поменял руки и груди и стал уже левой рукой чесать укушенную правую ягодицу. На скрежет прилетели еще несколько комариных самок и впились уже в обе мои ягодицы. И как я ни гонял их обеими руками, они уворачивались, а затем вновь бросались в атаку, меняя свою диспозицию, и наносили колющие удары без какой-нибудь упорядоченности. Позже голландцы назвали это тотальным футболом. Движения моих ягодиц приняли хаотический характер. И должен заметить, что движения дачной дамы были вполне синхронны с ними. У меня даже возникло предположение, что дачная дама состояла в каком-то сговоре с комарами. А учитывая мое научное знание, что эти комары были самками, это предположение окрепло. Ведь всем известно, что женщины всегда найдут общий язык. Да, теперь, анализируя прошлое, уверен, что сговор точно был. Потому что, когда после всего я натянул на себя джинсы, ни одна комариная самка не ужалила меня в голую жопу.

Вот и сейчас надо разобраться, кто жужжит в моей комнате: самка или самец? Как это определить? Снять джинсы? Глупо подманивать самку голыми ягодицами. А если это самец? Он может заподозрить меня в ориентации на комариных самцов. Как-то неудобно. Он, может быть, поговорить прилетел, а я сразу штаны снимать. Нет, это не дело. Я налил себе, плеснул на тыльную сторону ладони. Выпил сам, протянул тыльную сторону комару неведомой гендерной принадлежности. Комар выпустил жало… прикоснулся к тыльной стороне руки… Самец! Потом он зевнул, прилег, закрыл глаза, свесил набок жало и захрапел. Я перенес его на диван. Когда диван мне понадобится для, я просто подвину комара к стенке. А чего? Не гнать же забалдевшего человека на улицу? Там воробьи, голуби… Выпил – сиди дома.

Так что от комара я на некоторое время освободился. Теперь хорошо бы… (а вот и ассоциативный ряд образовался) найти ту дачную даму, которая так органично нашла общий язык или не знаю что с комариными самками, а потом… потом разбудить комара… Он кликнет телок… Я – с дамой… комариные телки меня в… и полный синхрон! А то самому мне двигаться… Одышка! Хотя можно было бы использовать позу наездника… так любимую американским кинематографом, особенно арт-хаусом. Влюбленная парочка лихорадочно скидывает с себя одежду, потом она вспрыгивает на него, коленями пришпоривает и начинается… родео. Ну, в общем, вы видели. И не какие-нибудь восемь секунд реального родео, а полторы-две минуты экранного времени! Что, учитывая условность кинематографа, равняется месяцам шести. А шесть месяцев спустя она падает на него и радостно улыбается. Я, конечно, понимаю: ковбойские традиции и все такое прочее – но шесть месяцев! А у нее ведь еще работа есть, семья, дети, муж, которому тоже должно что-то перепадать, поход в супермаркет, посещение общества по благоустройству Западного Манхэттена и еще до хренища всего… Вот почему у них такая развитая экономика. Потому что в Америке баба всегда сверху!

А у нас приличия ради повздыхает, докурит сигарету (повышение акцизов, таможенных пошлин, как не докурить?), аккуратно развесит трусики на спинке кровати и ляжет. И пока ты ей не скажешь: «Милая, ты не смогла бы раздвинуть ноги?», так и будет лежать неподвижно, как будто оргазм приходит сам собой негаданно-нежданно. А когда слегка раздвинет, чтобы они не свешивались с боков журнального столика – не на семейном же ложе, это же измена! – то через секунду спросит: «Ты скоро? А то у меня ведь еще работа, семья, муж, которому фиг уже что-нибудь, поход в „Ашан“, родительское собрание по благоустройству кабинета биологии. И только постарайся в меня не кончать». Вот потому-то у нас и экономика такая херовая. Что ничего не делается до конца.

Так, на чем мы остановились? Точнее, я остановился. Насчет вас, я не знаю, что вы там делаете в параллель с чтением моей книжки: обедаете, едете в метро, гладите собаку или гоняете с обеденного стола линяющего кота. Не знаю. А я остановился на том, чтобы найти ту дачную даму, которая много возрастов назад подо мной в команде с комариным девичником сверху много-много радости детишкам принесла. Так, ищем ее телефон. Не находим. Потому что не знаем, где искать. Ни имени, ни фамилии, ни шифра – ничего… Помню, я ее называл… Называл… Ох, ебт!!! Нет, это не имя. Да и чего я буду ее искать? Если жива, так красиво ли будить даму много возрастов вперед в… Кстати, который сейчас час? Так, часы стоят. А на кухне?.. Странно… Остается телефон. Как там по телефону время узнавать? Так, глотнем. На какую букву у нас время? Не помню… Обратимся за помощью к народу. Который, как раз под окном образовался и, сообразуясь с обстоятельствами жизни, во весь голос орет: