Улья Нова - Как делать погоду

Нумерация домов В-ского переулка заставляет предположить, что кто-то умышленно раскидывал особняки, рассчитывая свести с ума всех, явившихся сюда в гости или по делам. За домом № 24 для конспирации следует запущенный до аварийного состояния деревянный флигель № 15/а, а далее – серый девятиэтажный дом № 33. Случайные прохожие: сонная тетушка в нейлоновой ушанке, ссутуленный старичок со сросшимися бровями, две смешливые пигалицы в валенках-уггах, вглядываясь сквозь меня вдаль, отсылают, куда не жалко. Указывая в противоположных направлениях, они убежденно бормочут: «Это как раз следующий дом». Минут двадцать я разгуливаю вверх и вниз по накатанной гололедице В-ского переулка, всего три раза поскользнувшись и почти ни разу не упав. Обойдя по кругу двор с пятачком детской площадки, оставив позади рядок гаражей, заснеженную клумбу и волейбольный прямоугольник, выучив все мелочи двора наизусть, наконец, замечаю покосившуюся дверь подъезда. Обветренное лицо обдает горячий сквозняк, пропитанный натуральными ароматами застарелого поролона, ментола, музея и морилки от клопов. Кивнув старушке-вахтерше, оказываюсь в полутемном вестибюле, застеленном поглощающими любые шаги ковровыми дорожками. На широченном подоконнике лежит стопка журналов, рядом – жестянка-пепельница и два пластиковых горшка с алоэ, передающие тайное сообщение, что я очутился в ухоженном мире, где царят порядок и равновесие. Лестница завивается полукругом мимо почтовых ящиков и высоченных дверей с железными решетками, позолоченными ручками и изысканными табличками под гжель, под старину, под чеканку с номерами квартир. Правда, попадаются и вполне привычные, обшарпанные двери с цифрами, кое-как нарисованными сбоку зеленой масляной краской. Я останавливаюсь немного передохнуть на площадке между третьим и четвертым этажами. Опускаю коробку на широченный подоконник. Окно приоткрыто. Внизу по улочке проносятся машины. В соседней церквушке бьет колокол. Вдали повизгивает сигнализация, гудят и стреляют петардами. Зимний сырой ветер, пахнущий карамелью кондитерской фабрики, ерошит волосы, рассыпает их по лицу. И тут неожиданно меня захлестывает. Сильнейшее, ни с чем несравнимое, разрушающее все на своем пути предчувствие. Оно вторгается порывом урагана из сизого и низкого неба, застеленного войлочными клубками облаков. Оно ввинчивается внутрь на уровне солнечного сплетения, сметая все на пути, разнося в щепки любые возражения и опасения. Ничего подобного со мной никогда не происходило раньше. Ничего подобного никогда не случится впредь. Прямо сейчас, между третьим и четвертым этажами, во втором подъезде дома № 23 В-ского переулка, подставив лицо пощечинам карамельного ветра, пропитанного лужами и снегом, я узнаю, что через пару минут, через десяток шагов встречу свою единственную и безграничную любовь на все времена. Теперь я совершенно уверен: у Фроси короткие каштановые волосы. Серьги-слезки с нефритом. Квадратные очки в бордовой оправе. Она носит фиолетовые джинсы-стрейч, широкие футболки-балахоны, съезжающие набок, чтобы оголять синюю бретель лифчика и худенькое детское плечо. «Терпение, Митяй. Осталось совсем немного. Только дотащи коробку до шестого этажа, и с твоим одиночеством будет покончено навсегда. Начнется тепло, нежность и взаимопонимание», – подбадриваю я себя. И уже точно знаю, как это будет. Через пару лестничных пролетов, через пару минут она возникнет в дверях комнаты, похожая на статуэтку, выточенную из дерева. Ее руки будут спрятаны в задние карманы джинсов. Волосы чуть взъерошены. Глаза удивленно распахнуты. Она тихо произнесет: «Привет, я – Фрося», – посмотрится сквозь меня в огромное зеркало шкафа-купе. Заметит коробку возле двери, потрепанную синюю сумку, от которой пахнет электричками, поморщится из-за того, что я здорово наследил на старинном паркете прихожей. Секунду постояв, привалившись к косяку двери, она неслышно ускользнет в глубь комнаты. И будет напоминать о себе едва различимым свинганьем джинсов, кликаньем клавиатуры, щелчком раскладушки-мобильного, пшиканьем пульверизатора. Окончательно убедившись, что все именно так и случится, с нетерпением хватаю коробку и устремляюсь навстречу будущему, в два прыжка преодолевая лестничный пролет. Но с каждой новой ступенькой меня нагоняют неизбежные, горькие истины. Они воют и ноют приблизительно так: «Митяй, постой! И остынь. Куда тебя несет? Это девушка твоего бывшего одноклассника и друга Костяна Терняка. Это не твоя история, ты сейчас влипнешь, запутаешься и надолго увязнешь. Тебе что, мало разочарований? Ты что, не сыт по горло любовными треугольниками, квадратами, ромбами и прочими геометрическими фигурами, исколовшими тебя изнутри и снаружи острыми углами? Не впадай в эйфорию раньше времени, парень. И ничего не жди. Подумай, как ты будешь выкручиваться. Пора уже, Митяй, немного остепеняться, стать мудрее. Возможно, лучшим выходом из создавшейся ситуации будет, если ты прямо сейчас, с коробкой в руках, с потрепанной сумкой на плече спасешься бегством. Несись, пока не поздно, без оглядки вниз по этой завивающейся лестнице, из обманчивого уюта, тепла и музейной тишины чужого дома. От новых приключений и огорчений, которые всегда приходят парами».

Но вопреки мудрости и здравому смыслу я уже топчусь на пороге квартиры № 45. Перед высоченной дверью, обтянутой новеньким темно-коричневым дерматином, с ониксовым овалом номера, с черной резной ручкой. Точка возврата миновала, больше нельзя запросто развернуться и спастись бегством, так как тяжеленная коробка опущена на пол. Ноги приросли к серому синтетическому коврику с надписью «Welcome». Рука настойчиво жмет кнопочку звонка, глаза бездумно моргают, а уши вслушиваются в звуки чужой квартиры. Подписав себе приговор, выбрав будущее, один вариант из двух-трех возможных, я готов встретиться с судьбой лицом к лицу прямо сейчас. Все, чему меня учили, все возможные отношения к жизни и правила, как поступать в той или иной ситуации, выветрились из головы пару минут назад, возле приоткрытого окна между третьим и четвертым этажами. И остается следовать единственному совету, который почему-то глубоко запал в душу, не выветрился и остался со мной, совету-приказу нового знакомого, безумного и неунывающего колдуна погоды Дыдылдина. Я стараюсь думать о лучшем. Различаю через дверь приближающиеся шажки человека в вязаных носках. Чувствую запах курицы, запекаемой у соседей. Ощущаю мягкий убаюкивающий шум, шерстяное тепло, ароматы сандала, хвои и музея, пропитавшие местные ленивые сквозняки.

Замок клацает, дверь распахивается, на пороге – взъерошенный Костян Терняк в растянутой оранжевой майке и широченных зеленых бермудах с беспорядочным рисунком вишенок и черепушек. На его щеке – отпечаток подушки. Он висит в воздухе, едва касаясь пола, как и полагается человеку, отъезжающему вечером в Лондон в школу 3D-аниматоров. В его глазах безумие и восторг всякого, кто несется с ледяной горки величиной с пятиэтажный дом. Стараясь не выдавать нетерпения, а еще ужаса и торжества, Костян придает лицу сосредоточенное выражение. Почесываясь, позевывая и улыбаясь, он удовлетворенно изрекает: «Спасибо, чел! Заходи скорей!» Моя ладонь с размаху хлопает об его распахнутую ладонь. Коробка с микроволновкой вплывает внутрь. Костян крутится в прихожей с видом человека, у которого все наконец срослось. Посреди коридора, по которому можно бегать стометровки, возлежит необъятный чемодан с откинутой крышкой. Повсюду валяются, словно застывшие посреди безумного ночного танца, кофты с капюшонами, кеды, вельветовый пиджак, футболки, темные очки, носки, плавки, iPhone, некогда белый макбук. «Митяй, осваивайся сам. Через два часа выходить, а у меня еще конь не валялся. Ничего не соображаю: что брать? В чем ехать! Вешалка вон. Брось сумку в комнате. Только не разбирай пока, а то все перепутается. И свершится отцова давняя мечта: я опоздаю на самолет».