Улья Нова - Как делать погоду

а) созерцать насилие на экране;

б) собственноручно превращаться в пень;

в) ронять себя в лужу;

г) болтаться без дела по улицам;

д) употреблять алкоголь.

Все это уходит в прошлое. С сегодняшнего дня я начинаю саморегулироваться, созидать, изменять вселенную к лучшему и разводить на подоконниках целебное растение одуванчик.

– Ладно, поверим тебе на слово. Сейчас все заработает, – снисходительно буркнул Дыдылдин, – а на весну, между прочим, я уже переключил. Пенсионерка одна из соседнего дома жалуется на головные боли. Очень просила, чтобы начало пригревать. Она одна живет. Дочь, пьяница бесполезная, к ней раз в год приезжает, денег одолжить. Ну, я и пошел бабушке навстречу. Выгляни в окно и вдохни: воздух трепещет, небо колышется как вода, солнце спелое. Весна набирает силу, а ты и не заметил.

Последующие несколько дней по поручению бакалавра международного общества магов я пытался припомнить, по каким признакам можно рассекретить приближение весны, какими тайными приметами, опознавательными знаками подбадривает она своих приверженцев и обожателей. Год за годом около тридцати весен сквозили за окном, подчас совершенно меня не касаясь. Замечаемые мной приметы весны были осязаемыми, вполне бытовыми. Мама готовилась мыть окна, искала большую отвертку или стамеску, топая пятками по блеклому паркету. Бабушка суетливо укладывала в дерматиновую сумку пустые банки для вывоза на дачу. Тут и там возникали пакетики с семенами петрушки и бархатцев, пестрые буклеты для садоводов-любителей с рекламой граблей. Пса по кличке Боб везли к ветеринару на прививку, а до этого полдня разыскивали по всей квартире собачий паспорт. По утрам дворник все реже скреб заледенелый тротуар огромной алюминиевой лопатой. В какой-то момент снег сдавался, переставал сиять, утрачивал белизну, превращался в корку. И присутствовал за окном как бы полуживым, обморочным, переставшим дышать, слабея и истончаясь день ото дня. Под окном в парке худел покосившийся снеговик. В воздухе расправлялись невидимые крылья. В центре груди возникал дрожащий одуванчик. И, чтобы никто не сдул, не спугнул его, хотелось прислушиваться, ждать и молчать. Вдруг, несмотря на низкое свинцовое небо, так и подмывало надеть кожаную куртку, достать с антресолей замшевые ботинки. Сказочные фанфары звучали все громче. Будущее сочинялось с утроенной силой. Тишина дворов наполнялась цоканьем каблуков, бликами лаковых сумочек, вспышками розовых капюшонов. Сокурсницы ни с того ни с сего настойчиво хихикали за спиной. А меняющий направление ветер пульсировал серебром, тиной и гнилью, приносил запахи проснувшейся реки, глинистого месива клумб, подснежников, хнычущей сосульки и облака.

Последующие несколько дней я, Митя Ниточкин, разыскивая поводок свиньи, мог по рассеянности заглянуть в холодильник. А в метро, роясь в сумке на предмет проездного, зачем-то извлекал оттуда телефон. Это тоже означало, что весна со дня на день наметила окончательное прибытие в столицу. И все бы хорошо, но как-то вечером Дыдылдину позвонил главный редактор Груздев и сурово потребовал, чтобы Василь Василич давал правильные прогнозы:

– Не халтурь, ты же колдун, а не наперсточник, – прошепелявил легендарный журналист, сжимая сигарету в зубах, грозно сверкая серьгой. По всей видимости, главный редактор еще долго рассуждал и рычал в трубку, не подозревая, что его слова пролетели мимо ушей. «Наперсточник» болезненно отозвался в душе Дыдылдина. Уронив трубку, маг и чародей опустился на облезлый диванчик и два часа бубнил на все лады: «Наперсточник, ты подумай. Вот награда за многолетнее служение природе! Тоже мне, наперсточника нашли! Да вы наперсточников не видали… Я вам покажу наперсточника. Я вам дам нюхнуть повсеместную гололедицу и непрекращающийся снежный буран…» На втором часу сетований волшебник схватился за щеку и предался тоске. С наступлением вечера его обида и растерянность лишь усилились, нагнетая тяжелые снеговые тучи в небе окраины, раздувая в центре столицы порывистый северозападный ветер, который гонял по переулкам обертки от сигарет, фантики, отработавшие короткий век лепестки роз и мятые рекламки. Потом стекла московских новостроек, хрущовок, панельных девятиэтажек, торговых центров и офисных особняков осыпал нескончаемой азбукой Морзе косой мелкий дождь. Волшебник прогулял две ночные смены. Задел и рассыпал на кухне пакет муки, спровоцировав неожиданный апрельский снегопад. Он оставил без внимания предупреждения начальника станции, отмахнулся от попреков жены, отказался от блинов, заперся в комнате и не подходил к телефону. Начались заморозки. Город выстуживала свора порывистых Собачьих ветров. Кое-как оправдавшись перед Карлушенькой Тридцать Третьей, Василь Василич позвонил и бесцветно изрек из трубки:

– Давай разбираться, сказочник. Мы с тобой предсказали дожди. Но пара дождей все же произошла. Солнечные дни мы предсказали. Но и солнце было! Или ты опять приписал отсебятину? Уясни: твое дело излагать, а погодой занимаюсь я. Кстати, скажи на милость, кто тебя просил рассуждать об имидже современного колдуна на страницах старческого журнала «Индюк»? Кто заставлял нести околесицу, будто Дыдылдин – образцовый семьянин, хороший отец, верный и преданный супруг. Яичницу жене по субботам готовит! Ходит сам в магазин за батонами! Не надо выставлять меня на осмеяние, сынок. Заруби на носу: маг Дыдылдин никогда не будет подкаблучником, живет своей жизнью и свободен как ветер. Но при этом, подчеркиваю, остается порядочным человеком. И не устает повторять: каждый сам за себя в этом мире, но надо верить друг в друга и уважать окружающую среду… Последний раз предупреждаю: не порть мне репутацию. А то ураган нагоню. Налажу вокруг тебя проливные дожди. И превращу твою карликовую свинью в здоровенного кабана… Ну, объясни, почему Груздев недоволен? Злосчастный Зубняк я из редакции выгнал, грозовую тучу из его кабинета устранил, двойную радугу поставил над столом. Чего еще журналюге надо? В любом случае мы не должны терять рубрику. Мы обязаны удержаться, мне еще надо простучать подсобку бухгалтерскую и два кабинета. А там в каждом – по четыре стены. Помни: на карту поставлена репутация твоего начальника и сокровища легендарного журнала. Старайся, сказочник. А то накажу.

В тот вечер я присмотрелся к свинье и заподозрил, что Фрося сильно подросла за последнее время. Перерыв тумбочки, перевернув аккуратные стопки полотенец, скатертей и наволочек в стенном шкафу, я отыскал в коробке рукоделия сантиметровую ленту, принадлежавшую кому-то из предков Костяна по женской линии. Полчаса я бегал за свиньей, пытаясь измерить ее от пятачка до хвоста. Потом она, как всегда, скрылась под диваном и сидела, ворчливо похрюкивая, вздыхая и тяжело дыша. На всякий случай для нормализации ее давления пришлось поставить классическую музыку. И тут, будто почуяв, что о нем сегодня думали и говорили, главный редактор, гранитная глыба и упырь, позвонил, зловеще прошепелявил: «здравствуй-здравствуй» – и неожиданно заревел мне в самый мозг: