Ирина Волчок - Ловушка для примерной девочки

— Глупости! Привыкнешь, — отмахнулся он.

И сейчас ее прислуга нарушила сразу три главных правила поведения: сидит, не зовет хозяйку на вы и по имени-отчеству, да еще и говорит нелицеприятные вещи о молодом хозяине. Кстати, тоже не на вы… И Наташа обязана поставить ее на место. Женщину, которая ей в матери годится. Женщину, которая выглядит гораздо более ухоженной, чем ее «барыня». И которая явно занималась всю жизнь чистой и престижной работой.

Может, лучше всего будет рассчитать ее? И дело с концом. А что скажет Артур? И свекровь?

Господи, за что ей еще и это?

Наташа собралась с духом.

— Прошу выбирать выражения. Вы говорите о сыне своего… хозяина, — на последнем слове голос дрогнул. Ой, как противно…

— Выбирать выражения? Ваш ребенок их не выбирал!

Домработница вскочила со стула и заходила по кухне, ломая руки.

— Анастасия Ивановна, давайте мы с вами корвалола выпьем и спокойно все обговорим, — мягко сказала Наташа и достала из шкафчика пузырек.

Анастасия Ивановна залпом выпила лекарство, рухнула на стул, уронила голову в ладони и зарыдала. Наташа села на другом конце стола на диванчик и стала ждать, когда она перестанет плакать, стараясь не расплакаться.

Бурно, но недолго порыдав, Анастасия Ивановна вдруг замолчала, несколько мгновений сидела, замерев, и вдруг вскочила.

— Наталья Петровна! О господи… Я поняла! Я поняла, что я натворила! Я же его конструкции разрушила! Но ведь я же не знала! Я же хотела порядок навести! О господи, бедный малыш…

— Я вас забыла предупредить, значит, я и виновата. Простите, впредь буду внимательней, — с облегчением сказала Наташа. — Кирилл конечно же вел себя неправильно. Я поговорю с ним.

— Простите и вы меня, если можно! И он пусть простит…

— Хорошо-хорошо. На сегодня вы свободны, — сказала Наташа, поднимаясь с диванчика.

— Но я не закончила! Мне еще здесь надо прибрать. И в прихожей. И еще, кажется, продукты на мне?

— Ничего, я сама. Приходите через два дня, в пятницу.

— Но Артур Валентинович нанял меня на каждый день.

— Там посмотрим. На деньгах это не отразится, не волнуйтесь.

Египет Наташу разочаровал. Не то чтобы там было плохо, но…

Лучше бы они поехали в какое-нибудь менее легендарное место планеты. Представление о Египте как о великой древней цивилизации стерли современный отель и вся прочая атрибутика цивилизации нынешней — европеизированной. А через несколько недель после их возвращения Наташа обнаружила сбой в своем организме, всегда работавшем четко. И купила тест. И он показал ей две линеечки! Наташа выскочила из ванной и побежала в гостиную.

— Артур, ты представляешь, у нас будет ребенок!

Артур оторвал взгляд от экрана телевизора.

— Что?

— Ребенок!

Она просто обезумела. Вот, оказывается, чего она так хотела! Ребенка! Своего ребеночка!

Она накинулась на Артура, тормошила его, целовала…

Потом вдруг ощутила, что он сидит и… и — ничего! Не отвечает.

— Артур? Ты… не рад?

— Ну почему? Рад. Только вот, как Кирка к этому отнесется?

У Наташи провалилось сердце. Провалилось совсем, в пол.

— Натуля, ты чего так побледнела? Ты это брось! Ничего! Как-нибудь одолеем, — забормотал Артур, привлекая ее к себе и гладя по волосам. — Как же это я… оплошал? А ты так обрадовалась? Моя ты зайка! Ну ничего, успокойся, все будет хорошо.

— Нет. С Кирюшкой и вправду сложности будут, — прошептала Наташа.

— Что ж теперь поделаешь. Придется пережить, — задумчиво ответил Артур. — А все солнышко египетское, курортная расслабуха!

Он стал такой заботливый, такой внимательный. Расспрашивал, чего она хочет, таскал ей всякие вкусности, пылинки с нее сдувал. По вечерам чаем травным поил, соки готовил. Только что под стеклянный колпак не прятал.

Такой безоблачно счастливой Наташа была впервые в жизни. Все разглядывала себя в зеркале и — тоже впервые — призналась сама себе, что она… ничего себе, симпатичная. И торжествующе сказала своему онемевшему внутреннему голосу:

— Ну, что ты там плел про Артура? Нечего было мне самооценку занижать! Я вполне достойна любви. Вон какая красавица!

Голос молчал. Стыдно, наверное, было.

Она стала на учет в женской консультации, сдала анализы. Все у нее было нормально. Хорошо, просто отлично.

Вот теперь она понимала, она видела, что скрывал тот сиреневый туман.

Она просыпалась утром, и ее тошнило. А она радовалась этому. Радовалась тому, что иногда кружится голова. Радовалась распирающей боли в груди.

Она часто заходила в «гостевую», становилась в дверном проеме и фантазировала, как обставит комнату по-новому. Вот здесь, вместо диванчика, они поставят нарядную детскую кроватку. А рядом — комодик, который одновременно и пеленальный столик. Шторы повесят веселые, в розовых смешных картинках… А почему в розовых? — спохватывалась она. Ну да, у нее же будет девочка! Дочка. Настенька. Или Ксюша? Или нет, пусть она будет Сонечкой. София — мудрая, так пусть и будет мудрая. Нет, не надо мудрую. У нее будет веселая и озорная дочка. Марина. Маринка, Маришка. Как ни изменяй это имя — всегда звучит ласково.

Ой, ну почему так долго ждать?

— Расти скорее, Маринка, — говорила она своему все еще плоскому животу. — Я тебя очень жду.

…Как-то ночью она проснулась от боли. Постель была мокрой и горячей. Она откинула одеяло, тронула рукой простыню, включила ночник — и закричала. Это была кровь.

— Что вы принимали? Зачем? Чуть себя на тот свет не отправили! Будто не проще было прийти на аборт! — огорошила ее врач на утреннем обходе. Наташа лежала под капельницей еле живая. Кровотечение удалось остановить с трудом. Она действительно чуть не умерла…

— О чем вы? Не понимаю… — с трудом сказала она.

— Выкидыш был вызван неоднократным приемом сильного абортирующего средства. Такое в старину повитухи использовали при родовспоможении, а не на ранних сроках. Бывало, бабки пользовали согрешивших девиц. При Сталине за такое под суд отдавали — и правильно делали.

— Но я… ничего! Абсолютно ничего! Мы хотели этого ребенка.

— Исключено. Анализы показали, что это — искусственно вызванный выкидыш. Э! Больная! Больная! — последние слова донеслись откуда-то издалека-издалека. Из темного-темного мрака. И в этом мраке плавали, на секунду выстраивались в порядок и снова расплывались багровые, яростные, жирные буквы: Т… Р… У… Р… А… И было важно ухватить, запомнить этот порядок…

— Тэруэра… Лэруэра…

— Пришла в себя. Коротаева! Открывайте глаза! Ну, как вы?

— Тэруэра… Тэруэра…

— Что она говорит? Натуля, милая!

Она открыла глаза. В ногах ее постели стоял знакомый человек. В руках у него были розы. Багровые, яростные, жирные розы.