Татьяна Устинова - Я - судья. Божий дар

Разомлевший от ванны, чистой одежды и теплого бульона, Димка уснул у Галины Викентьевны на диване и даже не шелохнулся, когда она перенесла его обратно в Нинкину квартиру и осторожненько уложила в кроватку.

Галина Викентьевна как раз накрывала Димку одеяльцем, когда вернулась Нинка.

— Это что же такое творится! — заорала она с порога. — Это вы, значит, вскрываете дверь, пока меня нет, хватаете моего ребенка! По какому праву, спрашивается! Вас кто уполномочил?

Толик, даром что молодой и работает недавно, на удивление быстро и доходчиво объяснил Нинке, по какому праву вскрыта ее квартира и почему ребенка хватают.

— Вы вот что, Калмыкова, — сказал он на прощание. — Имейте в виду: если подобный эпизод повторится, ребенка у вас изымут, и будем подавать в суд на лишение родительских прав. Вам понятно?

— Да что ж непонятного! — сказала Нинка, уперев руки в боки. — Как помочь одинокой женщине — это у нас некому, а как в суд — так всегда пожалуйста!

— Калмыкова, — сказал Толик. — Хватит сцены устраивать. Вы же нормальная вроде бы женщина. Я с соседями говорил, все показывают, что вы не пьете, не дебоширите, не ведете себя асоциально. Приличный человек, на работу ходите, с друзьями встречаетесь. А сына до такого состояния довели. Вам не стыдно? Вы же мать, Калмыкова! Разве так можно?

— Я-то мать, — ответила Нинка. — Одного не пойму: что вам всем не нравится-то? Ну вот что вас не устраивает? Сам говоришь: не пью, Димку вон не бью, мужиков не вожу, чего еще надо?

— Надо, чтобы ребенок был под присмотром.

— Да? А работать ты за меня будешь? Или, может, соседка моя? Мне, миленький, зарабатывать нужно, и на себя, и на ребенка вот этого, о котором вы все так печетесь. За красивые глаза, знаешь ли, никто мне что-то денег не дает.

— Ну, вы бы отдали его в ясли. И работали спокойно, всем было бы лучше.

— Ясли! — протянула Нинка. — Я бы его в ясли с удовольствием сдала, ты что думаешь, мне большая радость с тобой тут объясняться? Только в ясли очередь на два года вперед. Есть еще коммерческие, но там, извините, пятнадцать тысяч в месяц платить нужно, у меня таких денег нет. Я вообще не пойму, что вас всех не устраивает. Ребенок дома, в тепле, не голый, не голодный. Я вон щей наварила, кушать захочет — похлебает.

На том и распрощались. По дороге домой Толик все пытался представить, как двухлетний Дима будет хлебать щи, но у него не получалось.

Участкового Галина Викентьевна вызывала еще два раза. Он снова приходил с Тамарой Михайловной, добросовестно все фиксировал, инспекторша качала головой, и наконец после третьего визита был составлен акт об отобрании несовершеннолетнего Калмыкова Дмитрия Сергеевича в связи с непосредственной угрозой его жизни и здоровью (статья 77 Семейного кодекса Российской Федерации). Несовершеннолетнего Калмыкова поместили в детскую больницу для осмотра и определения состояния здоровья, откуда (если состояние здоровья признают удовлетворительным) его следовало отправить в приют временного содержания вплоть до решения суда.

В заключении о состоянии здоровья педиатр районной больницы отметил серьезное отставание в физическом развитии мальчика, полное отсутствие каких бы то ни было навыков и развивающийся психоз. Ребенок к двум годам не научился ни есть, ни ходить на горшок, ни говорить хотя бы «мама», а увидев, что взрослый направляется к двери, чтобы выйти из палаты, начинал дико орать. На теле Димки обнаружились многочисленные кровоподтеки, разнообразные ссадины — подживающие и совсем свежие. На левой руке у него был длинный шрам от ожога.

Впервые в своей недолгой судейской практике Лене предстояло вынести по-настоящему серьезное решение. Лишение родительских прав — это вам не возмещение ущерба за разбитую урну. Речь шла в самом буквальном смысле о человеческой жизни. От Лениного единоличного решения зависит, как эта самая жизнь повернется у Нины Ивановны Калмыковой и, что еще важнее, у ее сына Димы.

Лена физически ощущала свою ответственность за чужую жизнь. Ощущение было, будто что-то давит на плечи. От этого груза и плечи, и шея болели, а руки сводило.

Бабушка говорила, так бывает от нервов. То ли нервные окончания зажимает, то ли молочная кислота в мышечной ткани скапливается — Лена точно не помнила. Бабушка была медиком, все про это знала и очень хорошо объясняла.

Когда по молодости Лена переживала из-за экзамена, сидя до полночи над книжками, бабушка приносила ей чаю, а потом становилась за спиной и своими крепкими, несмотря на преклонный возраст, пальцами начинала разминать Лене одеревеневшие мышцы. И становилось легче. Боль уходила, Лена прекращала трястись и успокаивалась.

Теперь плечи ей размять было некому.

«Надо доехать до кладбища», — подумала Лена. К бабушке на могилу она выбиралась редко, не чаще двух раз в год. А в этом году вообще еще ни разу не была.

Лена натянула судейскую мантию, расправила топорщившиеся складки, вытащила пудреницу и попыталась рассмотреть себя в малюсеньком зеркале. Виден был только нос и кусочек щеки. Складок на мантии не видать было вовсе.

Она глянула на часы. Одиннадцать тридцать. Еще полчаса. Господи, что б уж эти полчаса поскорее прошли! Нет ничего хуже, чем ждать.

В дверь деликатно стукнули. На пороге появился Дима. В руках он нес небольшую красно-золотую жестяную банку.

— Елена Владимировна, это вам, чтобы не волноваться, — сообщил Дима и поставил жестянку на стол перед Леной.

В другое время она, пожалуй, стала бы на дыбы и принялась доказывать, что нервничать ей совершенно не с чего. Но не сегодня. Сегодня доказывать ничего не хотелось. Да и бесполезно. Дима — парень не только умный, но и внимательный. И прекрасно видит, что ее колотит. И печется о ее душевном состоянии. Кто и когда в последний раз о нем пекся? Нет ответа. Так что надо сказать Диме спасибо.

— Спасибо, Дим, — сказала Лена и придвинула к себе жестянку.

Банка была шестигранная, по красному полю летели золотые китайские драконы. Интересно, что он ей такое принес для успокоения и ясности сознания? По Лениным представлениям, в таких жестянках должен храниться опиум. Но чтобы Гарри Поттер притащил начальнице опиума покурить перед процессом… Маловероятно. Хотя Дима, как Лена неоднократно имела случай убедиться, вполне себе человек-сюрприз.

И все же: что в коробке?

Лена подняла крышку. Внутри были какие-то гранулы и травки.

— Успокаивающий сбор, — объяснил Гарри Поттер. — Там мелисса, валериана, шалфей, еще что-то… У меня мама его всегда пьет перед премьерой.

Димина мама была оперной певицей.

Лена ни Кармен, ни Тоску петь не собиралась, но сегодня и у нее в своем роде премьерное выступление. Первое по-настоящему серьезное дело. И, прими она неправильное решение, трагедия почище Кармен разыграется не на подмостках, а в жизни матери и сына Калмыковых.