Иэн Макьюэн - Мечтатель

Но был еще пятый член семьи – этот никогда не спешил и не обращал внимания на суматоху. Он лежал на полке над батареей, растянувшись, с полуприкрытыми глазами, и почти не подавал признаков жизни – разве что зевал время от времени. Рот широко открывался и показывал чистый розовый язычок, а когда закрывался снова, по телу, от усов до хвоста, пробегала сладкая дрожь. Так у Кота Вильяма начинался день.

Питер хватал свою сумку, оглядывался напоследок кругом, перед тем как выбежать из дома, и всякий раз видел Вильяма. Голова кота лежала на одной лапе, а другая лениво свисала с полки, купаясь в восходящем тепле. Теперь, когда нелепые люди ушли из дома, кот мог несколько часиков серьезно поспать. Питер выходил навстречу ледяному северному ветру и с завистью вспоминал дремлющего кота.

Если вам кажется странным думать о коте как о настоящем члене семьи, тогда вам надо знать, что лет Вильяму было больше, чем Питеру и Кэт, вместе взятым. Молодым котом он познакомился с их мамой, когда она была еще школьницей. Вместе с ней он поступил в университет и через пять лет присутствовал на ее свадьбе. Когда Виола Форчун ожидала первого ребенка и, случалось, днем лежала на кровати, Кот Вильям растягивался на большой круглой горке посередине, которая была Питером. Когда рождались Питер и Кэт, он исчезал из дома на целые дни. Никто не знал, куда и зачем он уходит. Он тихо наблюдал все печали и радости семейной жизни. При нем младенцы стали малышами, которые пытались поднимать его за уши, а малыши стали школьниками. Он знал родителей, когда они были молодыми сумасбродами и жили в одной комнате. Теперь в доме с тремя спальнями они были не такими сумасбродами. Да и сам Кот Вильям остепенился. Он больше не приносил мышей и птичек в дом и не клал их к ногам неблагодарных людей. Когда ему исполнилось четырнадцать, он перестал драться и гордо охранять свою территорию. Питер считал возмутительным, что молодой задира-кот из соседнего дома нагло разгуливает по их саду, зная, что старик Вильям ничего не может с этим поделать. Иногда этот нахал влезал через кошачью фортку на кухню и съедал обед Вильяма, и старый кот беспомощно за этим наблюдал. А каких-нибудь несколько лет назад ни один кот в здравом уме не осмелился бы даже лапой вступить на их лужайку.

Вильям, наверное, печалился из-за того, что потерял силу. Он отказался от общества других кошек и сидел один дома, предаваясь воспоминаниям и размышлениям. Но, несмотря на свои шестнадцать лет, он был гладок и подтянут. Он был по большей части черным, с ослепительно белыми носочками и грудью и белым наконечником хвоста. Бывало, он отыщет, где ты сидишь, подумает немного, вспрыгнет тебе на колени и стоит, растопырив когти, и смотрит тебе в глаза не мигая. Потом, наклонив голову набок, по-прежнему глядя тебе в глаза, мяукнет один раз – скажет тебе что-то важное и умное, только ты этого не поймешь.

Зимним днем, после школы, самым большим удовольствием для Питера было скинуть туфли и лечь с Котом Вильямом перед камином в гостиной. Он тоже клал голову на пол и приближал лицо к морде кота, смотрел, какая она необыкновенная, прекрасно-нечеловеческая, – под этим шариком черных волос с белыми, слегка опущенными усами и волосками бровей, торчащими вверх, как радиоантенны, скрывалось маленькое лицо, и вертикальные щелки зрачков в светло-зеленых глазах были как приоткрытые двери в другой мир, куда Питеру ни за что не проникнуть. Стоило ему лечь рядом с котом, как начиналось утробное мурлыканье, такое мощное и басовитое, что вибрировал пол. Питер знал, что ему рады.

И вот однажды, как раз во вторник, в четыре часа, когда уже смеркалось, и шторы были задернуты, и включен свет, Питер опустился на ковер перед камином рядом с Вильямом. В камине ярко горел огонь, и пламя облизывало толстое вязовое полено. Ледяной ветер хлестал по крышам и завывал в дымоходе. С автобусной остановки Питер и Кэт бежали бегом, чтобы не замерзнуть. А в доме тепло, и рядом старый друг, притворяется, что он моложе своих лет, повалился на спину и беспомощно болтает в воздухе передними лапами. Хочет, чтобы ему почесали грудку. Питер тихонько поводил пальцами под мехом, урчание сделалось громче – таким громким, что загремели все косточки в старом теле. А потом кот тронул лапой пальцы Питера и стал пододвигать их повыше. Питер позволил ему управлять своей рукой.

– Хочешь, чтобы почесал тебе подбородок? – шепнул он.

Но нет. Кот хотел, чтобы ему пощекотали шейку. Питер нащупал там что-то твердое. Когда он трогал это зернышко, оно выскальзывало то влево, то вправо. В меху что-то запуталось. Питер приподнялся на локте, чтобы разобраться. Раздвинул мех. Сперва ему показалось, что он увидел украшение, серебряное семечко. Но цепочки на шее не было, и, поддев семечко пальцем, вглядевшись, Питер увидел, что это вовсе не серебро, а отполированная косточка, овальная, плоская посередине, и, самое удивительное, она прикреплена к коже Кота Вильяма. Эта косточка удобно поместилась между его большим и указательным пальцами. Он ухватил ее покрепче и потянул. Кот Вильям замурлыкал еще громче. Питер опять потянул – вниз, – и на этот раз что-то ему поддалось.

Он посмотрел на мех, раздвинул его кончиками пальцев и увидел, что в шкурке кота открылась короткая щель. Как будто он держал в пальцах ползунок «молнии». Он опять потянул, и образовалось темное отверстие сантиметров в пять длиной. Мурлыканье кота шло оттуда. Может быть, подумал Питер, я увижу, как бьется его сердце. Лапа кота опять подтолкнула его пальцы. Кот Вильям хотел, чтобы он продолжал действовать.

Питер так и поступил. Он расстегнул всего кота от горла до хвоста. Он хотел раздвинуть кожу и заглянуть внутрь. Но не хотел показаться назойливо-любопытным. Он собирался уже позвать Кэт, но внутри кота что-то зашевелилось, и над отверстием возникло слабое розовое свечение. Оно стало ярче, и вдруг из Кота Вильяма вылезло… что-то или кто-то, какое-то существо. Но Питер не был уверен, что его можно потрогать – все оно как будто было из света. И хотя у него не было ни усов, ни хвоста, ни даже меха, ни четырех лап и оно не мурлыкало, все в нем будто бы говорило: «кот». Это была сама сущность слова «кот», его идея. Это была тихая, гибкая, изящная складка розового и фиолетового света, и она выпрастывалась из кота.

– Ты, наверное, душа Вильяма, – громко сказал Питер. – Или ты призрак?

Свет не издал ни звука, но Питер понял. Свет будто говорил, не произнося слов, что он – и то, и другое, и много чего еще, кроме этого.

Потом это розовое совсем отделилось от кота, который продолжал лежать перед камином кверху лапами; оно плавно поднялось в воздух, подплыло к плечу Питера и опустилось на него. Питер не испугался. Светящийся дух грел ему щеку. А потом свет отплыл ему за голову и стал не виден. Питер почувствовал, как он прикоснулся сзади к его шее, и по спине пробежала теплая дрожь. Дух кота ухватил какую-то шишечку наверху его хребта, потянул вниз вдоль всей спины, его тело раскрылось, и прохладный воздух комнаты защекотал его теплые внутренности.