Дмитрий Вересов - Летописец

Сначала была ведомственная гостиница, где бабка Матрена с первых же часов своего пребывания сумела внушить обслуге суеверный ужас: здесь никогда не видали такого чуда в приталенной бархатной кофте на вате и в шерстяном клетчатом платке, повязанном вокруг высоко убранных волос так, что несколько оттопыренные уши оставались открытыми. Бабка в открытую крестилась на репродукции картин Васнецова и только через два дня научилась толком пользоваться ватерклозетом.

Потом, после того как Михаила приняли в Мостоуправлении и дали должность, компания, с некоторой помпой, почтительно и с явным облегчением провожаемая гостиничными работниками, переселилась в общежитие, где пришлось кантоваться до осени. А в начале октября Михаил получил двухкомнатную квартирку на бульваре Красных Зорь, что у Куракиной дачи, в наспех построенном пятиэтажном доме, где было слышно все, что делается даже у самых дальних соседей. И бабка Матрена, проживавшая у Михаила, надо сказать, незаконно, без прописки, не раз позорила его на весь дом, так как привыкла по-деревенски кричать через околицу.

После визита участкового, когда Михаил отрекомендовал Матрену своей дальней родственницей, помогающей с ребенком после смерти жены, бабку удалось временно прописать. Потом о временности прописки как-то забыли, и Матрена стала в глазах обитателей «хрущевки», как позднее начали называть подобные дома, вполне полноправной жилицей. Она взяла на себя все тяготы в деле воспитания и ухода за маленьким ребенком, а также вела хозяйство. Прожила Матрена еще почти пять лет и умерла от внезапно случившейся острой сердечной недостаточности за месяц до новой свадьбы Михаила.

Аврора любила такую одежду и сама себе в ней нравилась. Теплая голубая курточка с узором в виде ветвистых зигзагов на молнии, так называемые лыжные брюки, короткие меховые ботики, вязаная шапочка с помпоном на пышных русых волосах, с узором в виде оленей, подходящая к мужскому норвежскому свитеру — отцовскому, на котором тоже шествовали северные олени. Она толкала в гору финские санки — стульчик на длинных полозьях, а рядом пыхтел в своей цигейковой шубке и валенках с галошами Вадик, который под горку ехал на санках, а наверх его заставляли идти ножками, чтобы не замерз, все время сидя, во-первых, для моциона и тренировки, во-вторых, а в-третьих, потому что он уже большой, и маме тяжеловато толкать в гору санки с таким здоровым взрослым мужчиной, которому через месяц исполнится ни много ни мало шесть лет.

Санки взяли напрокат здесь, в Зеленогорске, специально приехав сюда на электричке из Комарово, с дачи. Вадик мечтал покататься с горки, а в Комарово с горками плохо, вернее сказать, и вовсе никак — плоский ландшафт. Аврора взяла неделю отгулов, накопившихся в декабре, когда все засиживались на работе допоздна и, забыв про выходные, писали отчет, сводили результаты трехгодичных тематических исследований в двухсотстраничный том. И опаздывали к двадцать восьмому декабря по каким-то самым дурацким причинам. Например, по причине загруженности машбюро. Чем были так загружены машинистки, известно — левым приработком, разумеется. Десять копеек лист через два интервала в трех экземплярах. Кому-то надо напечатать диссертацию или главы из монографии, чьим-то детям — курсовые проекты и так далее, и это в закрытом-то институте!

Предводительница машинисток гордая пани Янина Станиславовна Войцеховская свято блюла финансовые интересы пяти «девочек», двум из которых уже лет десять как пора было на пенсию, а остальные — догоняли по возрасту этих двух старожилок. По этой причине разговоры в перерывах касались исключительно дел пенсионных. В этом возрасте, правда, принято также хвастаться внуками и обсуждать насущные проблемы их пищеварения, однако в машбюро собрались почему-то исключительно только пожилые девушки-амазонки, и встречали всех сии матерые барышни пулеметным треском из пяти, а то и шести точек (иногда за машинку садилась и Янина Станиславовна собственной персоной).

Именно благодаря стойкой и непоколебимой Янине Станиславовне, любезно пообещавшей руководителю темы, что «девочки» отпечатают отчет непременно к марту, Авроре, которая умела довольно бойко печатать на машинке, и случилось заработать неделю отдыха, печатая и перепечатывая страницы, если кому-то из соавторов вдруг переставал нравиться собственный текст. Аврора решила не присовокуплять заработанные отгулы к отпуску, а взять их сейчас и побыть немного с Вадиком, тем более что установилась солнечная и слегка морозная замечательная погода. Она собрала кое-какие вещички и попросила отцовского шофера дядю Владлена отвезти их с Вадиком на дачу в Комарово, в теплый деревянный дом с тремя верандами, мезонином и башенкой, с двумя печками и недавно установленным камином. А электричество, газ и вода там были изначально. Дача-то строилась для академика.

Вадик, полепив два дня снеговиков, покидав снежки в стену гаража, заскучал и сказал, что хочет кататься с горы на санках. Аврора и сама была не прочь вспомнить детскую забаву, и вот они, проехав остановку на электричке, оказались в Зеленогорске и уже часа полтора катаются с горы на финских санях наперегонки с другими такими же любителями.

— Все, Вадик, это последний раз, — сказала запыхавшаяся Аврора. — Мама устала как собака.

— Почему — собака? — удивился Вадик и широко распахнул шоколадные глазки. — Собаки разве устают?

— Так говорят. А вообще, есть ездовые собаки. Их запрягают в сани и едут. Давай-ка садись. Спускаемся, и домой.

Она, наверное, действительно устала, потому что неловко оттолкнулась, и санки, свистнув длинными гибкими полозьями, понеслись куда-то вбок, и они со всего маху протаранили другие сани, летевшие с горы. Аврору бросило на накатанный снег, она кубарем покатилась было под гору, но была остановлена, поймана и усажена. Потом ее побили. То есть ей так показалось, что побили. На самом-то деле ее отряхивали от снега сильные мужские руки.

— Ой-ой-ой, — запищала она, — все уже, достаточно, я сама отряхнусь.

— Ваша шапочка, — протянул он ей нечто вязаное, в снегу и без помпона.

— Моя? — неуверенно переспросила Аврора, недоуменно разглядывая сей казавшийся незнакомым предмет.

— Ваша, — уверенно определил обладатель чрезмерно сильных рук, — а вот и… деталь к ней. Оторвавшаяся.

Он отдал ей помпон, превратившийся в снежок для бросания в стенку гаража, и подал руку, помогая встать.

— Это мы в вас врезались? Извините, пожалуйста, — изобразила положенное смущение Аврора. Смутиться она еще по-настоящему не успела; после смерти мужа, случившейся уже шесть лет назад, ее эмоциональные реакции стали замедленными, отставая от реакций рассудочных. Вот и сейчас она прекрасно знала, что виновата, а также знала, что стыдно ей будет только где-то через четверть часа, не раньше.