Владимир Познер - Одноэтажная Америка

Мы с Владимиром обошли вокруг ротонды и вышли к центру мемориала. Здесь стоял Джефферсон, высокий и стройный, его узкое лицо демонстрировало пытливость, ясность ума и мудрость. Надписи на стене гласили:

«Очевидно, что все люди созданы равными… Господь создал мировоззрение свободным… Ни один человек не должен вынужденно поддерживать какую-то религию или учение или как-то по-другому страдать от давления на его религиозные воззрения… Господь дал нам жизнь, дал свободу… Отношения между хозяевами и рабами — это деспотизм. Ничего не может быть более определенного в книге судеб, чем то, что люди должны быть свободны…»

Человек, который подвержен расовым и другого рода стереотипам, тем не менее считал индейцев и женщин равными себе.

Человек, который считал Иисуса светочем морали, однако не веровал.

Он был первым пропагандистом доктрины естественных прав, который говорил, что мужчина не имеет права протестовать против своего социального долга.

Привилегированный человек, он писал: «Опыт показывает, что человек — это единственное животное, которое истребляет свою собственную доброту, к которой я могу взывать все время… основная молитва бедных к богатым».

Я смотрел на прекрасную статую и думал об этом человеке. Он был полон противоречий, также как и каждый из нас. Я задумался, почему мы пытаемся упростить его учение, как и многое прочее…

Мы проехали южнее в Мэриланд, чтобы снять репортаж в пятидесятнической церкви для чернокожих. Парковка была достаточно большая, в основном на ней стояли новые машины. Люди были прекрасно одеты: мужчины в черных костюмах, женщины в воздушных, ярких цветных платьях.

Нас встретил пастор. Это был большой мужчина: ростом около ста девяноста сантиметров, и весом не меньше ста сорока пяти килограммов. На нем был черный сюртук с французскими манжетами, запонки, на руках золотые часы и кольца. Его необъятные размеры привлекали наше внимание. И только потом мы заметили его лицо, длинный, выдающийся нос и очень умные глаза. Мы брали интервью в его маленьком офисе. Он говорил хорошо, вдумчиво, мягким, высоким голосом.

Он сказал, что его паства не так уж богата — средний класс, в основном это отличные профессионалы. «В нашем районе встречаются проявления расовых предрассудков, — сказал он, — но кое-что меняется и афроамериканцы стали занимать лидирующее положение в округе». Он сам был членом нескольких комиссий.

Я упомянул, что Мартин Лютер Кинг был мастером социальных суждений, что, по его мнению, церкви для чернокожих сыграли критическую роль в движении за гражданские права, и мне интересно, вовлечены ли его прихожане в это движение.

Расизм и бедность, конечно, очень важные вопросы, сказал он, но это не основные темы его проповедей. Главное — спасение души.

Пока мы беседовали, заиграла музыка, прихожане запели и захлопали в ладоши, аккомпанируя хору, пианино и барабану. Ритм музыки был очень красив, в чудесных традициях церковного пения чернокожих, здесь совсем не нужны были усилители звука, хотя они и были включены. Позже, когда я прошел назад в большой холл, я вынужден был прикрыть уши ладонями.

Прихожане пели два с половиной часа, но до того, как проповедь началась, я находился в холле. Здесь висела картина, изображающая чернокожего ангела на голубом фоне, рядом сидела небесной красоты женщина, с безупречным маникюром. Маленькая девочка лет шести сидела слева от нее, мальчик постарше — по правую руку. Девочка что-то говорила, а мальчик, ангел и женщина внимали ей, и большие крылья ангела обнимали детей.

Шесть или семь женщин прошли мимо, пока я здесь сидел, и каждая улыбнулась мне. Проходящие мужчины кивали без улыбки. Я прошел в мужскую комнату вымыть руки, там стоял мальчик. Ему было около одиннадцати, красивое, ясноглазое лицо и очень короткие волосы. Он стоял перед зеркалом прямо, словно проглотил шомпол, и изучал свое отражение в зеркале. Он был одет в черный жакет и брюки и сверкающие черные ботинки. Его белая рубашка была жестко накрахмалена, размер ворота — большой, но галстук завязан аккуратно.

«У тебя очень милый костюм».

«Я стараюсь хорошо выглядеть», — ответил он с достоинством и уверенностью. Мы вышли вместе, и я проследил за ним глазами, он занял свое место в хоре.

Наконец, заговорил пастор. Он снял свой черный жакет, и белая рубашка визуально даже увеличила его размеры. Пастор читал с пюпитра, очень эмоционально, ритмично и отрепетированно. Вся паства вторила ему: «Да это так!», «Это правильно!», «Аминь, брат!», «Славим Господа нашего!»

Я думал, что долгое, долгое время в моей стране только церковь была убежищем, единственным местом, где черные американцы могли чувствовать себя под защитой, собираться вместе, находить прибежище, находить надежду в доме их Господа.

Богатство не столь важно, говорил пастор, и его золото бряцало на руках. «Все равно вы попадете в рай или ад. Вы не должны быть верующими, лишь страшась ада, но из любви к Иисусу». Он сказал, что Иисус говорил с ним прямо перед проповедью: «Да, твои мольбы услышаны».

«Аминь! — отвечали ему люди. — Аминь!!!».

Спустя час мы парковались перед домом пастора, чистые дорожки извивались между безупречными домиками. Пастор пригласил на наше интервью всю свою большую семью и некоторых прихожан, но сначала нам предложили прекрасный ужин. На длинном «шведском столе» были курица, свинина, мясные ребрышки, зеленые бобы, картофельный салат, легкие напитки и десерты. В нашей команде все были белые, и это только придавало остроты нашему разговору.

После ужина все собрались в большой гостиной. Пастор расположился на диване, держа на руках свою двухлетнюю внучку. Она все еще была одета в белое платьице, перевязанное поясом, с цветами на талии, и оно оттеняло ее шоколадную кожу и темные глазки. В ее ушах поблескивали крошечные сережки. Мы с Владимиром присели напротив пастора, все остальные мужчины стояли вокруг, уступив места в креслах дамам.

Пока Владимир рассказывал о нашем проекте, люди слушали, не слишком вдаваясь в подробности. Он шутил, и женщины улыбались, но не мужчины. Он начал интервью с вопроса о «белом бегстве», то есть о том, что, если афроамериканцы переезжали в район, белые уезжали из него. Случалось ли такое здесь?

После небольшой паузы заговорила одна из женщин. Она выглядела примерно лет на тридцать, у нее было овальное лицо с большими глазами, очки и длинные волосы, говорила она ровно и твердо.

«У нас смешанный район, здесь примерно сорок процентов чернокожих и шестьдесят процентов белых жителей». Недавно одна белая семья переехала, и семья чернокожих въехала в их дом. Она сказала, что вообще-то белые волнуются потому, что если чернокожие поселяются в районе, то стоимость недвижимости там может уменьшиться.