Мария Метлицкая - Всем сестрам... (сборник)

«Только бы хватило сил! – думала она. – Только бы хватило сил оставаться самой собой и нести свой крест. Ведь если его бросить, то потеряешь часть себя».

Лина глубоко вздохнула, достала из сумочки проездной и спустилась в метро.

В метро было много людей – впрочем, как всегда в час пик. И каждому из этих людей была отпущена своя мера страданий и обид. Впрочем, так же, как любви, радости и счастья.

Гриша Райцигер, двадцатилетний худосочный и вполне носатый юноша, студент четвертого курса пединститута (факультет русского языка и литературы), блаженно дремал в провисшем глубоком гамаке под щедрой тенью густых сосен. Двенадцать дня. Жара стояла невыносимая. Сквозь некрепкий сон – только-только начал проваливаться глубже – он услышал резкий, впрочем как обычно, голос мамы Инны Семеновны. Вместе с назойливой мухой вялым движением руки он пытался отогнать решительный и неприятно громкий окрик матери, отлично понимая, что сделать это вряд ли удастся. Он с тяжелым вздохом открыл глаза и крикнул ответное:

– Ну? – Получилось довольно пискливо.

Инна Семеновна в открытом, ярком, цветастом сарафане, в белой панаме на пышных волосах стояла на крыльце руки в боки. Любимая поза.

Гриша начал вылезать из гамака, как всегда, запутался тощими ногами и плюхнулся носом в теплую, пахнувшую сосновыми иголками землю. Мама усмехнулась, но падение (странно) не прокомментировала.

Наконец Гриша поднялся, отряхнулся, надел упавшие очки и повторил свое невежливое «Ну?».

– Собирайся, – коротко скомандовала Инна Семеновна. – Потом будет перерыв в электричках.

Она круто развернулась и вошла в дом.

Гриша оглядел участок и тяжело вздохнул.

С одной стороны, уезжать с дачи в такую жару было глупостью – заслуженные каникулы, утренний сон до одиннадцати, холодный свекольник, дневной сон в любимом гамаке, вечером до бесконечности книги – в данный момент, например, Дюрренматт, – ночное сидение на балконе второго этажа и бесконечные мечты, мечты, мечты…

Мечтал Гриша, конечно, о любви. Вообще-то ему нравились женщины нежного типа, похожие на молодую Инну Семеновну (привет, старичок Фрейд!), безоговорочно признанную красавицей всеми, в том числе и недоброжелателями. Тип юной Джины Лоллобриджиды или Софи Лорен, нет, скорее всего, все-таки Джины – у Софи слишком хищное лицо. Непременно тонкая талия, покатые плечи, аккуратная, но выраженная грудь, да, конечно бедра, это уж наверняка. Следует добавить прелестное глазастое лицо, аккуратный носик и крупный подвижный рот.

Итак, Гриша представлял себе эту сладостную картину: рядом с ним – молодая красотка, джинсы в облипочку, открытая майка, восхитительная грудь, упругая даже на взгляд, и копна темных, слегка вьющихся волос.

На деле же он вяло флиртовал с одногруппницей Олей Якушевой – бледной до синевы, с торчащими, как у зайца, передними зубами, жидкой челкой невнятного цвета и металлическими очками с сильными диоптриями. Оля единственная из всех имевшихся поблизости девиц с радостью откликалась на Гришины ухаживания. В принципе, они вполне могли стать парой. Этакие брат с сестрой (такие часто встречаются): оба некрасивые, невзрачные, в болтающихся на тощих задах чехословацких джинсах. Оба, кстати, умные, что важно, любители поэзии Серебряного века. Но Оля Олей (куда она денется?), а мечты мечтами. Мечтать, как говорится, не вредно.

Итак, из положительного – вечная прохлада, книги, сон, мечты и покой. Хотя покой – это вряд ли. Мама всегда начеку: три раза в день – клубника с молоком, от которой уже подташнивает, и бесконечная жажда общения. Инна Семеновна была любительницей поговорить.

В Москву и хотелось, и не хотелось. Там, конечно, телефон – но все приятели в основном успели смотаться на юга или в Прибалтику, Оля… Да бог с ней, с Олей!

Можно пойти вечером в кино или просто помотаться по центру. Зайти, наконец, в букинистический – там Гриша мог проторчать и час, и два. Можно сходить в Пушкинский – там наверняка есть новая экспозиция, – выпить чаю в кафе «Аромат» – на модную «Адриатику» денег, увы, не было.

А с другой стороны – жара, лень. Но – лень не лень, а в Москву ехать было надо. Даже необходимо, так считала Инна Семеновна.

Дело в том, что все лето в московской квартире шел ремонт. Теперь дело подходило к концу, Инна Семеновна страшно нервничала и делегировала три раза в неделю мужа, посмотреть, что и как, но в глубине души ему не очень доверяла, считая его человеком непрактичным и крайне невнимательным в подобных делах (что, впрочем, было вполне правдой). Сама она весь месяц в Москву ехать отказывалась – жару она действительно переносила с трудом.

Сыну своему Грише, прозванному в детстве «Человек рассеянный с улицы Бассейной», она тоже, мягко говоря, не доверяла – но поездка в Москву в душной электричке страшила еще больше. Впрочем, Инна Семеновна понимала, что окончательной приемки работы ей не избежать, но это будет, по ее подсчетам, примерно через неделю. И может быть, жара тогда уже спадет? Дай-то бог! Гришу она отправляла с одной целью: заплатить маляршам за помывку окон и уборку основной послеремонтной грязи. А дальше она разберется сама.

Есть чудная женщина, пожилая, но шустрая, которая и натрет полы, и вымоет хрусталь, и почистит ковры, и возьмет за это совсем немного. Инна Семеновна приглашала ее два раза в год – на генеральную уборку. Но это будет позже.

Итак, она давала сыну указания – на что нужно обратить внимание и что проконтролировать, – Гриша слушал нехотя и вполуха.

Потом, утомившись, он раздраженно кивнул:

– Да понял, мам!

Инна Семеновна тяжело вздохнула. У калитки она протянула Грише десять рублей – маляршам – и добавила еще пятерку:

– Это тебе, где-нибудь поешь, холодильник-то в квартире отключен.

Гриша клюнул мать в щеку и направился к станции.

На Казанском мрачного вида человек в клетчатых брюках предложил ему блок сигарет «БТ» – страшный дефицит. Гриша был человеком некурящим, но покуривающим – так, в компании, для понтов. От блока он решительно отказался, а вот пару пачек купил – так, чтобы было.

Входная дверь в квартиру была оклеена газетами, а на резиновом коврике у двери виднелись белые следы, сигнал, что в квартире идет ремонт. Дверь закрыта не была – только прикрыта, и из квартиры раздавались громкие звуки радио – что-то задорное и залихватское исполнял детский хор.

Гриша зашел в прихожую и увидел сбитые деревянные козлы, а на них – молодую женщину в синих трениках, закатанных до колен, и в голубом, в мелкий цветочек бюстгальтере, с влажными пятнами под мышкой.

– Ой! – вскрикнула малярша и ярко покраснела под белой пудрой побелки. – Жарко! – объяснила она, спрыгнула с козел и проскочила на кухню.