Мария Метлицкая - Всем сестрам... (сборник)

– А Вадику на танцах делать нечего, милая моя. Вадик у меня человек серьезный. Студент!

Это она намекала на то, что Лялечка без высшего. Стерва. Через неделю Вадик обгорел до пузырей и совсем скис. Сидел в тенечке под платаном со страдальческой физиономией и разглядывал в бинокль фигуристых девок в купальниках. На Лялечку – ноль внимания, словно ее и нет.

Алла Ивановна обиделась, подхватила дочек и перебралась на другой конец пляжа. А встретившись с Клавдией Петровной на вечернем променаде, надула губы и отвернулась.

Дни-денечки между тем утекали. Лялечке было уже двадцать восемь, а Галочке – двадцать шесть. По вечерам Алла Ивановна, лежа в спальне, мысленно разговаривала со своим покойным мужем. Муж ее покойный был человеком очень умным. Только вот сгорел от рака печени в три месяца, как Алла Ивановна ни билась.

Муж служил в министерстве, на хорошей зарплате. Путевки, заказы – как сыр в масле каталась. А не стало его – выживай как знаешь. А как? Да так – девицам лучшие туфельки импортные, конечно, платья – только у хорошей портнихи, шубки, шапочки, сережки золотые в уши…. Билась как рыба об лед. Халтурила ночью, набросив на дверь ватное одеяло, чтобы девочки спокойно спали и пишущая машинка их не тревожила. Ночей недосыпала. С ног валилась. Но у дочек – все самое лучшее. Себе юбки перешивала, перелицовывала. Совсем уже было отчаялась – и тут ей судьба выбросила Никодимова.

Вместе стояли в универмаге за ангорскими костюмами. Все нервничали, большие размеры, как всегда, кончались. Алла Ивановна нервничала тоже. А как же? Лялечке костюм достанется, а Галочке? Обидно же будет. Никодимов стоял в очереди перед ней. Широкий, как шкаф, лицо красное, полное, руки крепкие, крестьянские, лысоват, нос картошкой. В пальто, шляпе и с портфелем. Дядька и дядька. Но если приглядеться – представительный. По-провинциальному, конечно (то, что он приезжий, Алла Ивановна поняла сразу).

– За костюмчиком тоже? – осведомилась Алла Ивановна. – Вот жене подарок будет!

Он мотнул головой:

– Сестре. Разведен я.

Алла Ивановна не в меру возбудилась.

– И что, проездом в Москве? – интересовалась она.

А что удивительного? В очереди люди всегда общаются. Постоишь часа два или три… Никодимов устал, хотел есть и пить, в пальто было невыносимо жарко. Очереди он ненавидел, впрочем, как всякий мужик, Москву не любил и слегка презирал, как всякий провинциал. Хотел домой. Очень хотел домой. До дрожи. Хотя дома было тоже мама не горюй.

Никодимов жил на кухне в шесть квадратных метров. Это после развода. Бывшая жена Зинаида занимала комнату четырнадцати метров. Она, их общая с Никодимовым дочка Любашка и новый Зинаидин муж Митрофанов, водитель автобазы номер пять. Хам и свинья. Под стать бывшей супруге Зинаиде, чтоб ей…

На ночь Никодимов разбирал на кухне раскладушку. Митрофанов вставал в шесть утра и начинал жарить яичницу. Горячие масляные брызги со сковородки летели Никодимову на лицо. Он укрывался с головой одеялом. В совмещенный санузел тоже было не попасть. Там Зинаида минут сорок строила на голове из белых, травленных до безжизненности паклевидных волос замысловатую башню. Дочка Любашка, позевывая, выходила на кухню без «здрасте» и «доброго утра». Хотя какое там доброе утро? Покой наступал только вечером. Все утихомиривались, и Никодимов читал газеты и пил на кухне чай.

Сестра – добрая душа – звала жить к себе. Но у нее самой – семеро по лавкам и три малюсенькие комнатухи.

Вообще-то самое разумное в положении Никодимова было жениться, создать семью, так сказать. Но требовалась женщина свободная и с жилплощадью – а с этим было никак. Была одна, Вера, малярша, женщина хорошая, чистоплотная, приятной наружности, – но жила со старухой-матерью на восьми метрах. Еще имелась инженерша с комбината. Бой-баба. У нее была квартира – но в квартире жило еще два ее пацана. Тоже не вариант. Вот тебе и город невест. Это в песне хорошо поется, а поди устрой жизнь. И все равно хотелось домой.

Москва на него давила, плющила всей своей мощью и объемом.

Алла Ивановна смотрела на Никодимова, как удав на кролика.

– Ну вот, миленько. Уже совсем близко. И возьмем костюмчики, – приговаривала она и нервно посматривала на часы. Никодимов тоже посмотрел на часы и вздохнул.

– Торопитесь? – осведомилась навязчивая дамочка.

Никодимов мотнул головой; до поезда оставалось четыре часа, до костюмов – минут двадцать. Когда подошли к прилавку, Алла Ивановна схватила два костюма, больше в руки не давали, и попросила Никодимова взять второй для нее. Никодимов пожал плечом и взял деньги.

На улицу вышли одновременно.

– Ох, дайте дух перевести! – кокетничала Алла Ивановна.

Никодимов опять пожал плечом, дескать, пожалуйста, кто ж мешает. Он опять посмотрел на часы и подумал, что надо двигаться к вокзалу, да и перекусить где-нибудь по дороге, на вокзале цены кусаются.

– Послушайте, – вдруг обратилась к нему дамочка. – Как ваше имя-отчество, простите?

– Петр Степаныч, – глухо буркнул Никодимов.

– Так вот, уважаемый Петр Степанович, – затарахтела она. – Пусть мое предложение не покажется вам странным, ничего такого в нем нет. – Она взволнованно сглотнула слюну. – Так вот, дорогой Петр Степанович. Я предлагаю вам зайти на часок ко мне, я тут рядом, в десяти минутах ходьбы, если быстрым шагом, то и за семь можно. Чаю попьем, дух переведете, отдохнете до поезда – ну что вам, право слово, на вокзале обретаться?

Никодимов вздрогнул и повел плечом:

– Неудобно как-то, мы ведь совсем незнакомы.

Алла Ивановна, видя его растерянность, воспряла духом, подхватила Никодимова за локоть и, приговаривая: «Что вы, что вы, приличного человека за версту ведь видно», потащила его за собой.

«Чего ей от меня надо? – удивлялся Никодимов. – Чудная какая-то дамочка. Может, чокнутая?»

До дома Аллы Ивановны дошли и вправду минут за десять. Дом был мощный, кирпичный, с хорошим ухоженным двором. Поднялись на шестой этаж, и Алла Ивановна открыла ключом массивную, обитую серым дерматином металлическую дверь.

Пока Никодимов раздевался в прихожей, Алла Ивановна уже вовсю хлопотала на кухне. Никодимов вымыл руки, и Алла Ивановна протянула ему маленькое махровое полотенце.

«Ничего себе хата! – удивлялся Никодимов. – Комнаты три, не меньше. Коридор метров десять. Ванная в розовой плитке. Ничего не понимаю. Может, она вдовица? Старовата, конечно, но юркая. И чего это она так старается?»

Когда Никодимов зашел на кухню, на столе уже стояла тарелка борща с жирным пятном быстро таявшей сметаны. Никодимов сглотнул слюну.

– Присаживайтесь, – любезно предложила Алла Ивановна. – Не откажитесь, прошу. Что там чай? Вы мужчина крепкий, крупный, надо и подкрепиться по-серьезному.