Роман Сенчин - В долине Дагестана

…Традиции, обычаи

Твоих былых времен,

И купол храма светлый,

Что к небу устремлен.

По-своему приветливо

Рыбацкое село.

Рыбак мотор заводит,

Едва лишь рассвело.

Я осторожно достал из кармана диктофон, включил на запись. “Пригодится”.

…И Господу помолимся,

Чтоб мир был, благо ей.

Святые Павел, Петр,

Храните Коктюбей!

Святые Павел, Петр,

Храните-е-е…

Кок-тю-у-бе-ей!..

Мы с главой села похлопали.

— Ой, чтой-то озябла я, девочки! — по-актерски воскликнула одна из певиц. — Давайте полечкой согреемся!

— “Полечка рыбацкая”! — объявила другая.

Баянист рванул баян, пробежался пальцами по кнопкам, и хор тут же задорно отозвался:

Много танцев есть у нас —Вальс,

фокстрот и па-де-грас,

Танго, блюз и минуэты,

Но милее всех на свете

Полечка рыбацкая,

Эх, да залихватская!..

После этой песни репетиция кончилась, и женщины повели нас в соседнюю комнату — гримерку, видимо, — где был накрыт стол. Тарелки с соленьями, пирожки, салаты какие-то, бутылки.

— Давайте, давайте! У нашей Анюты день рождения.

Я послушно шлепнулся на стул. Глава поотказывался, но быстро сдался:

— Ну что ж, десять минут можно.

Одна из рыбачек, круглолицая, с железным зубом, потянулась ко мне через стол с водкой:

— Выпьете рюмочку?

— Не откажусь, — кивнул я. — Замерз. А почему так холодно?

— Промерз клуб наш. Топим, только когда мероприятия. Михаил Павлович мечтает водяное отопление протянуть, но денег все не дают.

— Да, с отоплением у нас проблемы, — вздохнул глава. — Раньше уголь завозили, дрова, а теперь такие цены… Кочегарку бы общую построить для клуба, школы, фельдшерского пункта. Рядом стоят, хорошо можно устроить… Что ж, — встряхнулся, — поздравляю Анну Семеновну с днем рождения! Не терять энергии, быть такой же веселой, деятельной!

Анна Семеновна, лет шестидесяти, молодо улыбалась…

Вообще женщины были пенсионного возраста. Лишь двух — ту, что налила мне водку, и еще одну, в черном обтягивающем платье под расстегнутой курткой, подчеркивающем большие шары грудей, — можно назвать условно молодыми. Примерно лет сорока. Но и пожилые и помоложе были веселы, как школьницы. Правда, в этой веселости чувствовалась какая-то искусственность (передо мной и своим главой, что ли, играли?) и даже отчаяние. Вот, дескать, несмотря ни на что, мы радуемся.

Пришла Надежда Николаевна, и ее встретили шумно, усадили, навалили на тарелку еды, стали благодарить:

— Спасибо за заботу!.. Спасибо, что муниципальным наш хор сделали!..

— А что это дает? — подзахмелев от двух рюмок, влез я с вопросом.

— Ну как же! — удивилась женщина с железным зубом. — До этого мы самодеятельными были, бесплатно выступали, репетировали, а теперь хоть по четыре тысячи, но получаем. Плюс за концерты.

— Раньше-то, помню, — засмеялась Анна Семеновна, — собираемся на распевки, а мужья: “Куда опять погреблась?” А теперь сами: “Тебе на репетицию, собирайся-собирайся”. Теперь мы у них добытчицы.

И рыбачки довольно закивали этим словам. Но тут же и загоревали:

— Да, сидят без работы. Как это, рыбакам — и не рыбачить…

Мне налили еще рюмку; я поискал взглядом, чем бы закусить. Еды вроде бы было много, но все какое-то не такое. Солений не хотелось, холодных пирогов тоже… Одна из женщин заметила мои поиски, протянула тарелку:

— Оладушек икорных попробуйте.

— Икорных? — насторожился глава села.

— Да это щучья, с того года еще. Баночка в подполе стояла, решила вот напечь…

— М-м, ну ладно.

Чокнулись разными напитками. Я бросил в себя водку и смело откусил неведомый икорный оладушек. Прожевал, проглотил. Что-то солоноватое, словно бы из склеенных мягких зернышек… Терпимо. Доел.

— Извините, хозяева, пора нам ехать, — вздохнула Надежда Николаевна. — Еще дел много сегодня. Успеть бы…

Женщины принялись уговаривать, хоть и искренне, но без большой надежды, посидеть еще.

Я посчитал нужным сказать, что село мне очень понравилось, и песни, и “Рыбачки”.

— У вас здесь жизнь настоящая чувствуется, — сделал под конец комплимент.

И сразу же получил ответку:

— Так переезжайте к нам. Дом подберем хороший, писать про нас будете. На баяне научим играть. Если не женаты, так и женим — девки-красавицы есть.

Сказано было опять (как и позавчера в редакции) как бы в шутку, но и с долей некоторой серьезности. Вдруг, дескать, возьмет и переедет…

Мне оставалось пообещать:

— Буду думать. Уж точно — буду вспоминать о вас. Спасибо.

Вторую половину дня провел, как и накануне, в редакции. Надежде Николаевне (хотя вряд ли ей, скорее главе района) пришла идея написать письма патриарху, главному муфтию и Лукину. Я, естественно, поддержал, — странно было бы, если б сказал, что не стоит.

И мы несколько часов составляли эти письма. Время от времени Надежда Николаевна отходила звонить по телефону — видимо, согласовывала формулировки с начальством. Со мной каждые полчаса связывался Виктор Федорович и сообщал, что договаривается с отцом Александром о нашей встрече, потом — с отцом Юрием, благочинным православных приходов Кизлярского округа. “Если сложится, поедем в Кизляр, — добавлял. — Хорошо? Здесь рядом”. — “Поедем, конечно, — отвечал я изо всех сил бодро. — Я готов”.

Но на самом деле мечтал об одном — скорее оказаться в номере, уснуть, а утром прыгнуть в машину и помчаться в аэропорт. Устал. Да и похмельице крутило.

Часа в четыре Виктор Федорович появился в редакции, но был расстроен.

— Отказали, — сказал глухо, с обидой. — Журналист, мол, приехал и уехал, а нам здесь жить.

Я попытался его успокоить:

— Это только подчеркивает, насколько все неблагополучно. Я об этом упомяну в своей статье.

— Да, да… Только тоже не очень. Действительно, возьмут и сделают что-нибудь… Храм сожгут. Да и… — Виктор Федорович безнадежно махнул рукой. — Не знаешь уже, что лучше, что хуже.

Атмосфера была далеко не позитивная. Я жалел, что не задержался в Коктюбее… Какая-то обреченность чувствовалась и в активности Надежды Николаевны, и в горячих подсказках редакторши, и в моей помощи. Действительно, что могу сделать я, написав даже гениальную статью о происходящем в Тарумовке? Что решат эти письма? И патриарх, и главный муфтий, и Лукин наверняка получают на дню по нескольку подобных.

Слегка развлекали лишь девушки, чересчур исполнительные, предупредительные и в то же время очень стеснительные.

Вычитав в компьютере очередное письмо, я попросил одну из них:

— Выведите, пожалуйста.

Она молча вышла из кабинета. Я посидел, подождал, думая, что, может, принтер где-нибудь в соседнем кабинете. Минут через пять поднялся, шагнул в коридор. Девушка стояла у стеночки.