Андрей Рубанов - Жизнь удалась

Съеденным – но просветленным!

Именно так.

Матвею казалось, что он мчится вверх из душной глубины, вот-вот выскочит на поверхность. Мучил страх – вдруг не хватит дыхания? Хватило. Выскочил. Жестокий, колюче-обволакивающий океан расступился. Иллюзия медленно исчезала.

Не веря и не понимая, он прозрел реальность. Увидел потолок и стены. Уловил запах цемента. Взгляд уперся в черный экран, по сторонам свисали жгуты проводов.

Я жив, понял он. Я не умер.

Сердце едва не выскочило из груди.

Влага затуманила взгляд. Понимание пришло, подняло и отпустило. Я живой. Я лежу на жестком в темной сырой комнате, лицом вверх. Я связан, несвободен – но я живой.

Он решил закричать, но не нашел сил. Болели голова и желудок. Он попробовал пошевелить хотя бы пальцами рук или ног – не вышло; удалось совершить лишь один поступок, очень простой, всегда приносящий пользу: заплакать.

Он увидел полосу света и медленно приближающуюся человеческую фигуру. Над ним склонилось знакомое лицо – но вспоминать имя не хотелось. Достаточно было того, что рядом не бесплотная тень, а нечто настоящее и живое, такое же живое, как и сам живой Матвей Матвеев; оно дышало, пахло, и от его движений колебался воздух.

Матвей улыбнулся. Он не чувствовал какого-то особенного счастья, или восторга, или эйфории.

Он чувствовал уют и равновесие.

– Я не умер, – сообщил он, глотая слезы. – Я не умер! Я живой.

– Да. Ты живой, – прошептал Кирилл Кораблик, приставил ствол ко лбу Матвея и нажал на курок.

Шестиграммовая пуля вылетела из ствола и ударила в верхнюю лобную кость, имея скорость в тысячу четыреста километров в час. Мягкая свинцовая рубашка спасовала перед твердой преградой и частично деформировалась, попутно разорвав и обуглив эпидермис в месте удара, но стальной сердечник продолжал движение вперед без каких-либо помех.

Еще до того, как он вошел в мозг, от сильнейшего сотрясения практически все сосуды и капилляры в голове пережили мощный спазм и лопнули. Произошли тысячи больших и маленьких кровоизлияний.

Лобная кость – самая прочная и толстая деталь человеческого скелета, имеющая, кроме того, сферическую форму. Такая защита – более прочная, нежели гранитная плита, – поддалась не сразу. Сначала, в соответствии с кумулятивным принципом, от внутренней поверхности лобного бугра оторвались десятки кусков костного вещества. Они первыми, еще до входа пули, прорвали паутинную оболочку и вонзились в лобную долю. Только потом, гоня перед собой головную ударную волну, вошла сама пуля – в виде бесформенного, беспорядочно вращающегося куска горячего металла.

Костные шипы, соединяющие между собой части черепной коробки, не выдержали нагрузки и надломились; лобная и обе теменные кости сместились относительно друг друга.

Атакованный мозг, сейчас разрушаемый и лишенный питания, тем не менее продолжал свою работу – прием сигналов из внешнего мира и выработку команд для тела. Последней такой командой явился сигнал тревоги – он привел в действие самый надежный, безотказный, ни при каких обстоятельствах не выходящий из строя механизм самосохранения. О нем могут многое рассказать неудавшиеся самоубийцы, так и не собравшиеся с духом, чтоб выпрыгнуть из окна, вскрыть себе вены или оттолкнуть ногами табурет, когда петля на шее уже затянута. В краткий миг были изысканы и вызваны к жизни все резервы, все запасы силы, дремлющие в каждом живом организме до той минуты, когда возникает угроза его гибели. В долю секунды оказались востребованы вся наличная воля и энергия, без малейшего остатка. В таком состоянии – перед лицом опасности – человек способен одним рывком перепрыгнуть трехметровую стену или часами висеть на карнизе, вцепившись ногтями в крошечный выступ. Лишь бы выжить. Лишь бы не смерть.

Разум отправил команду о спасении. Импульс помчался по нервам – но пуля шла в три раза быстрее.

Нижняя челюсть выскочила из мышечной сумки. Лицевые мускулы в нижних областях щек надорвались. Язык застрял между зубов.

Из-за мощного скачка давления лопнули барабанные перепонки, и фрагменты слуховых улиток, смешанные с кровью, вылетели через ушные отверстия; два алых фонтана брызнули вправо и влево.

При выстреле ствол пистолета увело вверх, и большая часть пороховых газов прокатилась вдоль крышки черепа, опалив волосы; вторая, меньшая часть, двинулась вниз, сожгла брови и ресницы, а кроме того, повредила роговицы глазных яблок – веки не смогли их защитить, поскольку мышцы, приводящие их в движение, пережили момент судорожного сокращения. Зато слезные железы подействовали, как обычно: выделили нужное количество влаги.

Пробив лобный бугор, пуля потеряла три четверти своей энергии, но продолжала в окружении роя костных осколков двигаться вперед. Разрушила верхнюю и среднюю лобные извилины, затем зону Брока, отвечающую за речевые функции. Именно в этот момент погибающий человек прекратил делать то, что называется «думать», поскольку мыслительный процесс состоит главным образом из проговаривания фраз.

Конечно, он уже ни о чем не думал, погибающий. Его разум полностью утратил сознание еще в тот момент, когда снаряд коснулся головы. Огнестрельная атака примерно равнялась по силе полноценному удару десятикилограммового молота. Свет погас раньше, чем горячий кусок стали начал крушить извилины. Но поскольку весь процесс разрывов и размозжений занял не более одной тысячной доли секунды, какие-то идеи успели родиться и даже, может быть, оформиться в виде слов или фраз; и это были, безусловно, идеи спасения.

Человек упрям, он будет пытаться спастись, даже когда пистолет приставлен к его голове, курок нажат и взорван порох в патроне, даже когда крошится кость и распадается плоть.

Поставь человека к стенке, зачитай приговор и дай команду солдатам – а несчастный будет мечтать, что вот-вот вбежит мальчик, восторженно крича: «Помилован!»

Огонь разорвет бедняге грудь – а он, падая, будет думать: где же этот чертов мальчик? Почему опаздывает?

За донцем пули образовался канал диаметром с крупную монету. В этой особенной зоне сначала возникло разрежение, затем, наоборот, давление резко повысилось, и вокруг, под воздействием энергии бокового удара, произошли многочисленные внутритканевые взрывы. Сначала разрушились связи между клетками, затем – между молекулами серого вещества. Нервные импульсы, чье рождение и движение всегда подчинялось строгой системе, теперь мчались от одного отдела коры к другому без пользы и цели.

Мозг, почти полностью некротизированный, остался один на один с последним парадоксом: сам по себе он абсолютно не чувствовал боли.