Элиф Шафак - Сорок правил любви

Пока я стоял, немного нервничая, передо мной мелькнуло видение. Я увидел Руми в зеленом одеянии, постаревшим и ослабевшим под грузом лет. Он сидел на том же самом месте. Я видел его более сострадательным и великодушным, чем прежде, однако все с той же раной в сердце, странно напоминавшей очертания моей фигуры. И мне сразу стали ясны две вещи:

Руми проведет старость в том же самом доме и рана в его сердце никогда не заживет. Слезы выступили у меня на глазах.

— Как ты себя чувствуешь? Вроде бы ты побледнел, — произнес Руми.

Я заставил себя улыбнуться. Однако очень уж тяжело было то, что я собирался ему сказать. И голос мой прозвучал слабо, совсем не так убедительно, как мне хотелось бы.

— Да нет. Просто замучила жажда, и нет ничего, чтобы ее утолить.

— Может быть, попросить Керру, чтобы она что-нибудь приготовила?

— Нет, не надо. Это не кухонное дело. Я хочу пойти в таверну. Хочу напиться. — Сделав вид, будто не замечаю набежавшей на лицо Руми тени, я продолжал: — Вместо того чтобы идти в кухню за водой, не сходишь ли ты в таверну за вином?

— Ты хочешь, чтобы я купил тебе вина? — осторожно переспросил Руми.

— Именно. Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты угостил меня вином. Двух бутылей будет достаточно — одна тебе, другая мне. Но, пожалуйста, доставь мне удовольствие. В таверне, купив вино, не спеши прочь. Побудь там какое-то время. Поговори с людьми. А я буду ждать тебя здесь. Нет нужды торопиться.

Руми окинул меня удивленным и несколько сердитым взглядом. И мне припомнилось лицо ученика в Багдаде, который хотел меня сопровождать, но слишком заботился о своей репутации, чтобы сделать решительный шаг. Он не мог не прислушиваться к мнению окружающих и потому вернулся обратно. Теперь я ждал, как забота о репутации скажется на Руми.

К моему глубочайшему удивлению, Руми встал и кивнул мне:

— Прежде мне не приходилось бывать в таверне и покупать вино. Не думаю, что пить вино правильно. Но я полностью доверяю тебе, потому что доверяю нашей любви. Должна быть причина, почему ты просишь меня о таком. И мне надо понять, что это за причина. Я пойду в таверну и принесу тебе вина.

Сказав это, Руми попрощался и вышел из комнаты.

Едва он ушел, я в безмерной радости упал на пол. Взяв четки, которые он оставил, я вновь и вновь благодарил Бога за то, что он подарил мне верного друга, а потом стал молиться, чтобы прекрасная душа Руми никогда не отрезвела от Священной Любви.

Февраль 1246 года, Конья

В пьяном виде я обычно впадал в мечтательность, однако, увидев, как великий Руми входит на постоялый двор, все же ущипнул себя. Видение не исчезло.

— Эй, Хри´стос, ты чем меня напоил? — крикнул я. — Что там за вино было в последней бутыли? Никогда не поверишь, что мне привиделось.

— Замолчи, дурак, — прошептал кто-то сидевший у меня за спиной.

Я оглянулся, желая посмотреть на этого человека, и обнаружил, что все в таверне, включая Христоса, не сводят глаз с двери. Все застыли в молчании, даже собака, постоянная обитательница постоялого двора, не лаяла, а прижалась к полу. Перестал напевать свои дурацкие мелодии, которые звал песнями, и торговец персидскими коврами. Он вскочил со скамьи и высоко задрал голову, пытаясь изобразить серьезное выражение на лице, как это обычно делают пьяные, когда хотят казаться трезвыми.

Нарушил молчание Христос.

— Добро пожаловать, Мавлана, — произнес он, изо всех сил стараясь быть учтивее всех учтивых. — Для меня честь принимать вас в своем заведении. Чем могу служить?

Я пару раз мигнул, когда до меня наконец-то дошло, что я в самом деле вижу Руми.

— Спасибо, — отозвался Руми с широкой, но вялой улыбкой. — Я бы хотел купить вина.

У бедняги Христоса даже челюсть отвалилась. Очнувшись, он пригласил Руми присесть за свободный стол, по случайности оказавшийся рядом с моим.

— Салям алейкум, — поздоровался со мной Руми, как только устроился за столом.

Я тоже поздоровался с ним и еще прибавил пару приятных фраз, однако не уверен, что Руми смог правильно разобрать их. С виду совершенно спокойный, в дорогой одежде, Руми резко выделялся среди постоянных посетителей заведения.

Я подался к Руми и, понизив голос до шепота, спросил:

— Извините меня за грубость, но что тут делает такой человек, как вы?

— Прохожу суфийское испытание, — ответил Руми, подмигивая мне, словно мы были лучшими друзьями. — Шамс послал меня сюда, чтобы от моей репутации окончательно ничего не осталось.

— Разве это хорошо?

Руми рассмеялся:

— Зависит от того, как посмотреть. Иногда необходимо уничтожить все прежние связи, чтобы спасти свое эго. Если мы слишком привязаны к своей семье, к своему положению в обществе, даже к своей школе или мечети так, что это мешает Единению с Богом, — следует отрешиться от своих привязанностей.

Я не был уверен, что правильно понял Руми, но его объяснение показалось мне разумным. Я всегда считал суфиев малость сумасшедшими, способными на любое чудачество, но яркими и интересными людьми.

Теперь Руми подался ко мне и тоже шепотом спросил:

— И вы меня извините за грубость, но откуда у вас шрам на лице?

— Боюсь, в этом нет ничего интересного. Шел ночью домой и повстречался со стражами, которые избили меня до полусмерти.

— Почему? — спросил искренне опечалившийся Руми.

— Потому что я пил вино, — сказал я, показав на бутыль, которую Христос как раз поставил на стол перед Руми.

Руми покачал головой. Сначала он как будто не поверил, что такое может быть, а потом дружески улыбнулся мне. На этом наша беседа не закончилась. Жуя хлеб с козьим сыром, мы обсуждали вопросы веры, дружбы и много чего еще, о чем я долго не вспоминал, а теперь был рад вывернуть наизнанку свою душу.

Вскоре после захода солнца Руми засобирался домой. В таверне все поднялись со своих мест, приветствуя его на прощание. Вот была сцена!

— Вы не можете уйти, не сказав нам, почему вино под запретом, — сказал я.

Нахмурясь, ко мне поспешил Христос, испугавшийся, как бы я не обидел важного гостя.

— Замолчи, Сулейман. Зачем ты спрашиваешь?

— Нет, правда, — стоял я на своем, не сводя взгляда с Руми. — Вы посмотрели на нас. Разве мы плохие люди? А ведь о нас только так и говорят. Скажите же мне, что плохого в вине, если мы ведем себя тихо и никому не мешаем?

Несмотря на открытое окошко в углу, в зале было сумрачно и сыро. Все ждали, что скажет Руми. Я видел, что всем было любопытно его послушать. Руми был задумчив, печален и совершенно трезв. И вот что он сказал: