Сара Груэн - Уроки верховой езды

— В самом деле?

Давненько я не получала добрых вестей…

— Я только что говорила по телефону с детективом Самосой. Они выдвигают официальное обвинение против Маккалоу и четверых его служащих. Судя по всему, те двое, которых задержали у вас, под угрозой пятнадцати лет за решеткой запели, как канарейки…

— В чем же состоит обвинение?

— О, оно весьма длинное. Мошенничество в особо крупных размерах, обман доверия в особо крупных размерах, преступный сговор с целью кражи третьей степени, два случая особой жестокости в отношении животных…

— Два?

— Гарра от них вырвался и сбежал, и тогда они другую лошадь убили. И сожгли до такой степени, что ветврач даже тело не опознал.

— Господи, — содрогаюсь я.

— Суть в том, что на фоне таких злодеяний вы для них — слишком мелкая рыбка.

— Так они меня не?..

— Правду сказать, мне кажется, они толком не знают, что с вами делать. Вы, конечно, подмочили свою репутацию, но показания Дэна Гарибальди и документы аукциона свидетельствуют, что Гарра достался вам именно так, как вы и сказали полиции. Остается, правда, ваш звонок Маккалоу и эпопея с перекрашиванием. Но поскольку ни один человек из команды Маккалоу даже не упомянул вашего имени, навесить на вас что-либо определенное им так и не удалось. Если строго следовать букве закона, вы имеете полное право окрашивать лошадь, если только тем самым не причиняете ей физического ущерба и не покрываете следы преступления. Вот если бы вы попытались перевести коня в другую конюшню или как-то скрыть его пребывание у вас…

— Я именно так и хотела поступить, но тут все понеслось…

— А вот этого вы никогда, слышите? Никогда!.. Никому и ни при каких обстоятельствах не говорите! — строго произносит Норма. — Поняли?

— Да, я понимаю. Я не скажу. Ну ладно, а дальше что? Как мне его обратно заполучить?

— Кого, Гарру? Ну, это вам навряд ли удастся…

— Почему? Это же мой конь. Я его законно купила.

— Начнем с того, — говорит она, — что центр по спасению не являлся его собственником, то есть и право владения не мог вам передать.

— Но это же чушь…

— Не чушь, а закон. Который распространяется на любое краденое имущество. Тому, кто в итоге купил его, просто не повезло.

— Значит, я его выкуплю у того, кому он теперь принадлежат. Кто владелец?

— С этим пока ясности нет. Он должен был бы достаться страховой компании, но если они засудят Маккалоу из-за мошенничества со страховкой, лошадь перейдет обратно к нему. Сейчас Гарра стоит на полицейской конюшне. Он является уликой, подкрепляющей обвинение.

Голова у меня идет кругом.

— Я им позвоню…

— Как ваш юридический консультант — не советовала бы.

— Почему?

— Потому что ваше положение до сих пор сложное. Стоит ли гусей дразнить?

— Мне надо обязательно им позвонить…

Она вздыхает. Люди часто вздыхают, общаясь со мной.

— Только, прошу вас, будьте очень, очень осмотрительны при разговоре. Не наседайте на них, а то как бы опять в полицейском участке встретиться не пришлось.

— Я постараюсь…

— И вот еще что, Аннемари. Ради всего святого, не упоминайте, что собирались увезти Гарру. Не говорите, хорошо?

— Хорошо, — обещаю я сокрушенно.

— Привет…

В дверях денника Гарры стоит Дэн. Темный силуэт против света, льющегося снаружи.

— Привет, — отвечаю я.

Я сижу на корточках, прислонившись к дальней стене, и чувствую себя очень несчастной.

— Тебя твоя мама искала, — говорит Дэн.

Я шмыгаю носом, провожу пальцем под глазами.

Какое-то время Дэн смотрит на меня, потом входит и тоже опускается на корточки. У противоположной стены.

— Я до тебя дозвониться пыталась, — говорю я примерно через минуту.

Он отвечает:

— Я был очень занят.

Дэн слишком вежлив, чтобы продолжать. А я — слишком измотана, чтобы на чем-то настаивать.

— Я в полицию звонила, — говорю я.

— Да? И что они?

— Да все то же. Они типа не предъявляют мне обвинения, но я все равно типа преступница, которой не положено ничего знать.

Он глядит на меня с непроницаемым видом, потом опускает голову, словно на полу обнаружилось нечто очень интересное.

— Я им тоже звонил, — говорит он наконец.

— И что удалось выяснить?

— Сказали, что весь конфискат обычно выставляют в конце года на аукцион, но в данном случае надо учитывать особые обстоятельства…

— Какие особые обстоятельства?

— Ну, во-первых, это живое животное. А во-вторых, Маккалоу живет в Нью-Мексико, так что и суд там будет. Может, туда и Гарру перевезут.

Я смотрю мимо него на темные шероховатые вертикальные доски. Глаза режет, точно песком, я без конца смаргиваю.

— Похоже, — говорю я, — тебе они куда больше рассказали, чем мне.

Он отвечает:

— Может, и так, но все равно я мало полезного разузнал. Разве что попросил их дать мне знать, если что-то изменится.

Я смотрю на свои руки — больше нет кольца. Я не знаю, что еще сказать.

Дэн поглядывает на часы, потом снова на меня.

— Уже пора, — говорит он. — Время ехать. Ты в порядке?

Я молча киваю. Он встает и подходит ко мне, протягивая обе руки. Я беру их, и он ставит меня на ноги.

Я вытряхиваю конюшенную пыль из новенького черного платья, и мы идем к дому.

Вот оно, завершение всех земных дел. Итог всех наших стремлений. Деревянный ящик над раскрытой могилой…

Я никогда не присутствовала на похоронах. Такая вот я ходячая аномалия. По глупости я ожидала, что гроб опустят вниз могильщики. Люди с каменно-неподвижными лицами, которые встанут по трое справа и слева и будут медленно отпускать веревки, пока гроб не ляжет на дно.

Вместо этого гроб с телом отца покоится на двух синих поперечинах, его удерживает прямоугольное устройство, установленное над могилой.

Невозможно поверить, что это он там, внутри… Еще трудней мысль о том, что все, делавшее его моим папой, — его душа, его сущность — улетучилось неизвестно куда. Знать бы куда. Рассеялось ли, подобно завитку дыма? И если так, то сразу это происходит или постепенно? А может, душа еще здесь, витает рядом с оставленным телом? Понимает ли папа, что происходит? Может, он с ума сходит, запертый в темноте? Может, нам выпустить его оттуда?..

Священник поет, негромко выводя красивый мотив:

— In paradisum deducant te Angeli; in tuo adventu suscipiant te Martyres…

Рядом со мной стоят Мутти и Ева. Хмурый Дэн — по ту сторону. С нами здесь еще дюжины три человек. Существенно меньше, чем было на заупокойной службе.

Я даже удивилась, сколько народу пришло. Мутти и папа никогда не отличались общительностью. Они не устраивали вечеринок, не состояли в клубах, а всей родни — какие-то дальние кузены в Австрии. И вот поди ж ты…

— Dominus Deus Israel: quia visitavit et fecit redemptionem plebis suae. Et erexit cornu salutis nobis, in domo David pueri sui. Sicut locutus est…