Мастер Чэнь - Дегустатор

— А это уже конец истории…

Продолжение истории было в Москве, в начале девяносто первого года, когда армии очень нужны были герои. Мозамбик и Ангола героической историей не были, советники оттуда тихо ушли потом, в девяносто втором году, но еще в девяносто первом молодой человек — уже не лейтенант, а старший лейтенант с орденом — это было то, что нужно.

Генштаб на Арбате, где еще работали друзья отца, погоны капитана вне всякой выслуги лет. Общее нервное ожидание перемен, множество людей — типа меня, — которые эти перемены как бы олицетворяли. Масса проектов — поменять военное образование, ввести новую форму, изменить систему комплектования. Убрать старых маршалов. Расставить на ключевые позиции людей, прошедших через реальные боевые действия.

И глухая ненависть седых генералов с орденами Великой Отечественной.

И — август девяносто первого. Тогда я был в отпуске, а поэтому, никого не спрашивая, пошел в дождливую ночь к Белому дому, понял, что эту толпу армией не сделаешь, но хоть как-то организовать ее можно, хоть чему-то научить, придумать на ходу простейшие команды — рассыпаться, залечь… Это вряд ли помогло бы, начнись худшее, но ведь не началось.

Худшее было дальше. В следующем году. И не на службе. Дома.

— Ах, жена, — выговорила наконец это слово Алина.

— Ну и ребенок, квартира тридцать метров, грошовая зарплата. И как-то сразу получилось, что выходила она замуж за блестящего офицера, аксельбанты, парады, звезда на груди, а тут вдруг этот офицер оказался как бы нелучшей партией. Обстановочка в доме несколько изменилась. Меня там, мягко говоря, перестали замечать.

…Это было время, когда из рядов увольнялись сотнями, поскольку это оказалось разрешено. И история получилась очень типичная. Старый, надежный, проверенный друг сказал мне, что ему нужен человек по новой профессии — пиар, открывались новые возможности по части продажи белья, я должен был командовать его продвижением, включая рекламу и многое другое. Да просто нужен был надежный, дисциплинированный и знающий языки человек.

Но комиссоваться из армии было делом долгим. А дальше, когда в гражданском костюме я пришел на фирму к другу, оказалось, что его там уже нет, и концепции другие.

«Белье надо сначала попродавать, посмотреть, как идет», — объяснили мне.

— Сергей Рокотов, ты со своей звездой продавал трусы? — спросила Алина. — Надеюсь, женские?

— Женские не пошли, продавал, по большей части, мужские.

— Конкретно как?

— А вот так. У меня тогда был кошмарный четвертый «жигуль», в нем очень удобно ставить груз через багажную дверь, я привозил здоровенные картонные коробки в подвалы универмагов, оформлял накладные. Потом собирал деньги. С боем. Расплачивался с фирмой. Уже с другой, та по ходу дела разорилась. Разница была моя.

— Ммм, ну, жена была довольна?

— А она к тому моменту уже была не жена… Видишь ли, там случилась еще такая история. Девяносто третий год. Есть такая профессия — Белый дом защищать.

— Боже ты мой, как ты туда опять попал? Ты же торговал трусами.

— А это был такой знаменитый Офицерский альянс, он и сейчас есть… Ну я же не мог так сразу остаться сам по себе. Вот мы там Белый дом и защищали.

Тот самый дом. Тот самый домик. Вот — на скамеечке у входа на соборную площадь Фрайбурга — Алина тогда пошла спать, пытаясь убить грипп, — а меня спрашивает… Это был… ну да, Иван с его тяжелыми глазами.

«— Ты вот что скажи: а чего это ты тогда не сгорел?

— Когда?

— Тогда. Когда домик один такой горел, со всякими людьми, а кого-то догоняли и…

— Ах, тогда, — замедленно улыбнулся я. — Почему я, собака, вместе с танком не сгорел? Меня в тот день в Москве не было. Послали в другой город. Может, случайно. Повезло.

— Да, — сказал, поднимаясь с места, Иван и начал мерить соборную площадь тяжелыми шагами. — Везучий — это хорошо. Это полезно. Ты, это. Больше в такие места не ходи.

— И не сомневайтесь. Хватило.»

Меня и правда послали — молодого героя — поднимать целую дивизию, вести ее в Москву, потому что кое-кто не верил, и правильно делал, что все события закончены, президент всерьез капитулировал, в Белый дом теперь можно свободно заходить, нести пирожки истомившимся депутатам и нам, прочим.

И я поехал, но на вокзале, где я сходил с поезда, работал телевизор — который я теперь ненавижу. А на экране — то самое. Стреляли прямой наводкой танки с моста, средние этажи Белого дома заволакивались чернотой. Там, где горело, были наши, а я был здесь.

Я купил вокзальных… да-да, пирожков — с рисом, бутылочку кока-колы, у моих ног немедленно поместились две дворняги. Мимо шаркали ноги — и какой же нежный был для октября день, каким теплым было солнышко. Я сидел и думал, что деньги на обратный билет у меня имелись, а так — нет. Да, наверное, уже и не нужно.

— Ну, там были разговоры, что тех, кто уцелел, заносили в разные списки, — объяснил я Алине. — И что я с прочими, из альянса, был во втором списке. Потом оказалось, что посадили не нас, а наоборот — генпрокурора, который эти списки якобы составлял. Но то было уже в декабре, а тогда… Конечно, я развелся. Настроение такое было, понимаешь. Хватило всего. Нечего было кого-то за собой тащить.

— А ведь посадили бы товарища капитана, — с укором сказала Алина.

— Майора, — посмотрел я на нее сверху вниз. — Перед отставкой получил.

— Покажи, — потребовала она.

— Надо было порыться в шкафу.

— Я рылась.

— А, я же забыл, с кем имею дело. Кругом одни шпионы. Но это под зимним пальто. Оно в пластике, зим-то уже прежних нет в этой стране. Европейская погода. Или я холода не замечаю?

Мы пошли в комнату, Алина подняла пластик, спустила с плеч вешалки пальто. И долго стояла, глядя на мои погоны с одинокой звездой.

— Признайся, — повернулась она ко мне, — когда Газманов пел «Офицеров» — ты вставал? Слезы по щекам катились?

Подошла поближе, положила мне руки на грудь и, всматриваясь в мое лицо, совсем тихо:

— А ведь ты и сейчас еще…

Ну а конец той части моей истории был хотя грустным, но все-таки счастливым. Я остался в этой жизни один, но с наследством. Моя часть его оказалась пачкой в сорок семь с половиной тысяч долларов, которые я черта с два бы получил и черта с два бы довез до дома — точнее, до того, что тогда сходило за мой дом, — если бы не старый знакомый из спецназа, ставший частным охранником.

И я купил эту квартиру — за сорок две тысячи, жуткое прибежище семьи алкоголиков. Отмыл и оклеил белыми обоями. Денег оставалось на очень скромную обстановку. Но не оставалось на машину. А ржавый «жигуль» к тому моменту уже заводился очень редко и по настроению. Дослужил до последнего (до доставки в дом стульев из «Икеи», они отлично вошли в его багажник) и сдох.