Чума в Бедрограде

— Сумки. Пока что курьерские сумки, — педантично хмыкнул Гуанако куда-то в сточенный до зубочистки карандаш.

Шухер с глубоко несчастным видом пялился на поблескивающий гуанаковский нож.

У нашего Папы Каши слишком много морально-этических сложностей и слишком мало научно-исследовательских. Попельдопель хотел снова прикрикнуть, а вместо этого вдруг вспомнил один из забытых в ходе обсуждения вопросов и тут же брякнул:

— Я вот сразу не спросил… ты в самом начале говорил, что сделал свою чуму из грязи, из которой теоретически можно получить степную. А грязь-то ты откуда вытащил?

— Из холодильника, — широко улыбнулся Дима. — И всё-таки не совсем я, работал в основном Шапка. Вернёмся к делу.

Ну нет, второй раз Попельдопель этот вопрос не забудет. Если три десятых медика где-то надыбали образец степной чумы в дормантном состоянии, кафедра вирусологии БГУ им. Набедренных просто обязана узнать, где именно.

А вот Медицинской гэбне этого знать не стоит. Медицинская гэбня из зачатка степной чумы непременно возжелает сделать саму степную чуму — и один только леший ведает, какого масштаба им потребуется рабочая площадка.

Город, например.

— Та самая хрень, о которой я говорил, по-прежнему безопасна и содержится в кровавой твири. Безопасна — значит, принимается организмом. И, скажу я вам, весьма гостеприимно принимается, легко прицепляется к антителам, например. Собственно, так вирус в организме и удерживается. Если убрать хрень, он развалится и безболезненно выйдет естественным путём.

Сточенный до зубочистки карандаш украсил собой крышу пробирочного склада, сделавшись не то флагштоком, не то антенной.

Гуанако и Дима ввалились к Попельдопелю на кафедру очень вдвоём, но теперь ему как-то показалось, что тот из покойников, который изображал мебель, почти скучает, или не одобряет происходящее, или просто не при делах.

Чаю ему сделать, что ли.

— Синтезировать то, что убирает хрень, мы не можем, в нормальном состоянии организму на неё пофиг. Но! — Дима воздел палец. — К счастью, существует некий препарат — сыворотка, вызывающая аллергию на твирь, в которой эта хрень, напоминаю, тоже есть. Шапка же делал когда-то. Для меня же. Ну, в некотором роде.

То, что убирает хрень, — это, видать, антиген. Синтезировать можно, но с учётом объёмов… в общем, опять всё дело упирается в объёмы и аппаратуру, которой у Столицы не попросишь, потому что не объяснишь, зачем.

— Препарат этот совсем простой, его мы сделать на коленке точно сможем. Он, вообще говоря, изначально вызывает конфликт с другим компонентом твири, не хренью… и да, кажется, я ввёл новый термин! Так вот. К счастью — ну, для науки, не для испытуемого — конфликт разрастается, происходит эпическое сражение, издёргавшийся организм в ужасе отступает и начинает ненавидеть всё, что связано с кровавой твирью. Процесс неприятный, зато в результате хрень тоже становится врагом. Даже если она не в твири, а вовсе и в чуме. Понимаете, куда я клоню?

— Сыворотка для аллергии — и есть лекарство? — поднял брови Шухер.

— Да нет! Говорю же, она изначально реагирует не с хренью, аллергия на всё и вся — это сильно не первый этап процесса, — Дима почти незаметно дёрнулся. — И даже не самый неприятный. По крайней мере, к его моменту как-то уже и плевать, где чего болит. Но зато если сражение в крови достаточно масштабно — то бишь если сперва уколоть сывороткой, а потом долго и непрерывно подвергать воздействию аллергена — то в результате в крови образуются антитела, способные победить чуму. Извлечёшь кровь вместе с ними — получишь основу для лекарства. Про степную не знаю, а от водяной уж точно поможет.

Попельдопель тряхнул головой и схватился за первую попавшуюся чистую бумажку. Надо нарисовать схему, а то Димин поток слов вроде бы и понятен, но настолько сумбурен, что страшно в спешке чего-то не уловить. Особенно с учётом того, что общепринятый терминологический аппарат у Димы за пять минут всё равно не отрастёт, этот их Шапка в Столице, а значит, надо говорить с имеющимся консультантом. И говорить на том языке, который этот консультант использует.

Так. Рисуем звёздочку. Это хрень.

Рисуем звёздочки между палочками — это степная чума. Палочки — её неизвестные и сейчас не очень важные компоненты. Хрень (звёздочки) — клей, как выразился Дима, компоненты связывает. Вязание сплошное, салфетка кружевная какая-то.

Второе кружево — водяная чума. Всё то же самое, но звёздочки цепляют не прямые палочки, а какие-нибудь волнистые линии, которые компоненты уже водяной чумы. Они тоже пока неважны, хотя формула есть, можно было бы и подробно изобразить, но не нужно.

А теперь кровавая твирь. Она не вирус, она трава, поэтому и рисовать надо не кружево, а просто облако компонентов. Много кружочков и одна звёздочка.

Не академично, зато сразу видно, что объединяет две болезни и одну траву.

Сыворотка, вызывающая аллергию на твирь, реагирует с каким-то её компонентом. То есть, если на схеме — перечёркивает какой-то конкретный кружочек. Дальше понятно: поддерживаем в организме нужное соотношение сыворотки и твири (с сывороткой понятно, а вот твирь каким путём лучше внедрять?), получаем аллергическую реакцию уже не на конкретный компонент, а на все сразу. С аллергиями такое сплошь и рядом. Перечёркивание всех кружочков и звёздочки за компанию, выработка в организме антигена, множащего антитела.

Антитела, борющиеся со степной чумой! С неизлечимой, неизученной, неуловимой степной чумой!

Ну и заодно с нашей бедроградской-водяной (отличная двойная фамилия получилась).

Попельдопель протянул свои каракули Диме:

— Как-то так?

— Угу, — кивнул тот. — У вас рука художника.

— П-постойте, — вмешался Шухер. — Я, к-кажется, слышал нечто п-п-подобное. Семьдесят шестой г-год, последняя вспышка степной чумы. Т-тогда было много шума в-вокруг иммунной сыворотки Смирнова-Задунайского… к-который п-п-посмертно награждён за гражданское мужество. П-п-потом её вроде п-признали т-тупиковой ветвью.

Или не захотели делиться результатами доведения сыворотки до ума. Попельдопель в которой раз поразился гражданской наивности Шухера.

Шухер тем временем очень внимательно разглядывал бирюзовые подтяжки покойника Димы, с которым он при жизни знаком не был, но вот газетные портреты времён гражданского мужества, да и над медфаке один висит — всё-таки героически погибший автор сыворотки когда-то был студентом БГУ… ой.

— Шухер, милый, — ласково позвал покойник Гуанако, резко перестав прикидываться мебелью. — Память — неприятная штука, да ещё и малоизученная. Вечно подводит, подкидывает ложные ассоциации, путает карты, выдаёт желаемое за действительное, достраивает недостающие детали… Пойди разбери, где кончается память и начинается воображение. Ты как медик, хоть и не того профиля, должен бы это понимать. Я бы тебе от всей души советовал это понимать, — Гуанако задумчиво и лирично повертел в руках свой выразительный тесак, недавно превративший карандаш в подобие зубочистки. — Буйство воображения случается. От недосыпа, от перегрузок на работе, да мало ли от чего. А в оживших покойников знаешь кто верит? Сплошь малые народы с их сохранившимися кровавыми культами и ещё психи. Точно говорю, — и вдруг облизнул нож, подмигнув Шухеру.