Елена Чижова - Полукровка

« И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба , – она читала, водя пальцем. – И вот, Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему; и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю; ибо я не оставлю тебя, доколе не исполню... » Отложив в сторону, Ирина раскрыла другую книгу. Голос, гортанный по-русски, в подлиннике пылал страстью. «Вы понимаете: на которой. Речь не о смерти – о возвращении, – она захлопнула. – На свою обетованную землю ».

Иринино лицо стало строгим и торжественным.

На это Юлий не обратил внимания. Молчал, поражаясь совпадению: независимо, как случается только в точных науках, они с отцом пришли к одной исходной точке: истории Иакова. Только сам он двинулся по неверному следу, приняв обетование за эпитафию. Теперь, когда все наконец прояснилось, Юлий почувствовал уверенность: точка, найденная и отцом, и сыном, вставала в жесткую систему координат.

На этом совпадение заканчивалось. В библейской истории, которую Юлий хорошо помнил, действовали два брата: младший – Иаков, старший – Исав. Выдав себя за Исава, Иаков получил неправедное благословение. Ревекка, их мать, посоветовала ему бежать к Лавану – ее родному брату. Пожить у него некоторое время, пока утолится ярость обманутого – утихнет его гнев.

Раскрыв книгу, Ирина читала дальше, как будто хотела стать проповедником, произносящим правильные слова.

Юлий слушал вежливо. В истории, которую она рассказывала, Иаков отправился в дорогу и увидел колодец. Над его устьем лежал огромный камень, отвалив который пастухи поили стада. К колодцу подошла Рахиль – дочь Лавана, а значит, его, Иакова, двоюродная сестра.

Юлий насторожился, потому что вдруг вспомнил: Мария.

С ней он встретился в ванной. Усмехнувшись, Юлий подумал: у воды.

На поминках ее дяди. После того как они все вернулись с кладбища, где она, являя чудеса героизма, боролась против воды .

Он вспомнил, как она спросила: не братом ли он ей приходится? Тогда он отказался от родства. Потому что еще не знал. Не догадывался, каковы на самом деле их подлинные имена .

Теперь, слушая гортанный голос, Юлий думал о девушке, не вполне родной по крови. Ее он видел перед глазами, слушая голос Ирины. В библейской истории их родство велось по матери. В нашей стране, Юлий думал, пытаясь отрешиться от чужого голоса, кровью меряются по отцу.

Он видел: издалека она идет ему навстречу, окруженная овечьим стадом, спускается с холма. Тяжесть, похожая на камень, отваливалась от сердца: предание, поддержанное предсмертной запиской отца, снимало последнюю преграду...

«Благодарю вас», – он ответил Ирине, принесшей благую весть. Теперь он ждал, чтобы она ушла. Тогда, собравшись с духом, он пойдет к телефону и, позвонив, договорится о встрече, чтобы все начать заново. С чистого листа .

Ирина медлила: «И что вы собираетесь делать?» – она указывала на листок. «Видимо, отправлюсь к колодцу, раз уж вы, – Юлий улыбнулся, – наставили меня на верный путь». – «К колодцу? – она переспросила серьезно. – Вы имеете в виду колодец Иакова?» Все еще улыбаясь, Юлий кивнул.

«И кого же вы надеетесь там встретить? Девушку, с которой приходили?» – взгляд, устремленный на Юлия, налился предостережением.

Она взяла книгу, раскрыла и ткнула пальцем : « Если Иаков возьмет жену из дочерей Хеттейских, каковы эти, из дочерей этой земли, то к чему мне и жизнь? »

«При чем здесь это?» – Юлий нахмурился.

«Слова его матери – Ревекки: напутствие, прежде чем ему уйти».

Близорукие глаза, похожие на материнские, глядели пристально. Они становились красноватыми, как будто мать смаргивала песок. Камень наваливался снова. Юлий силился отжать его руками, но Машины черты расплывались. Он видел ту – испорченную – девочку...

«Это неправда, все не так», – Юлий пытался объяснить.

Ирина слушала. Его рассказ получался бессвязным: об отце, о русской мачехе, о младшей сестре, повторявшей с бабкиных слов. Кивая сумрачно, она понимала каждый поворот мысли, как будто история, переживаемая Юлием, и не могла быть иной.

«Мне кажется, ваш отец просто хотел уехать », – она оглянулась в сторону обетованной земли.

«Вполне возможно, – он ответил уклончиво. – Согласитесь, это его право».

Юлий думал о том, что отцовский выбор к нему не имеет отношения.

«Мне кажется, – Ирина вступила осторожно, – он принял верное решение. Отсюда надо уезжать». – «Да, да, может быть», – Юлий кивнул, не вслушиваясь, думая о своем.

«Мы должны поехать на кладбище. Немедленно. Сделать надпись на его могиле». За главной мыслью Юлий не расслышал местоимения мы .

«Почему немедленно?» – он переспросил, удивляясь, думая о том, что в этой девушке слишком много нетерпения, похожего на неутоленную страсть.

«Потому что ваш отец лежит в могиле. Лежит и дожидается», – Ирина ответила спокойно и уверенно, как о чемто, разумеющемся само собой.

Как будто отец жив. Юлий вспомнил: так говорила и Маргаритка, его младшая сестра: о смерти как о новой жизни.

«Вы говорите – сделать надпись. Надписи надо заказывать. Уж не собираетесь ли вы собственноручно рубить камень?»

«Сначала написать. Мелом, – неутоленные страсти питали ее решимость. – Воля есть воля. Ваш долг – выполнить. А камень – потом».

«Да, наверное... Вы правы», – Юлий прикидывал: мелом, конечно, глупость, до первого дождя, но ехать все равно надо. Заплатить, договориться с кладбищенскими. Сделать, пока совсем не развезло.

«Завтра, в субботу. Удобно, как раз выходной», – она строила общий план.

Ирина помогла с переводом, Юлий не хотел обойтись с нею невежливо. В то же время он договорился с Марией. Этот камень лежал на душе, придавливая тяжестью. Он думал: договорился, но неточно. Во всяком случае, они не обговаривали дня. В субботу можно съездить с Ириной. С Марией договориться на воскресенье. Один день ничего не изменит.

«Хорошо, – Юлий согласился. – Давайте. Завтра».

Деревья, взбиравшиеся по склонам, успели сбросить листья. Редкие ели зеленели меж темных стволов. Свежий осенний воздух стоял над дорогой.

– Как хорошо в покинутых местах, покинутых людьми, но не богами... – Юлий оглядел невысокие холмы.

Ирина кивнула:

– Да. Я знаю... Это Аронзон. А мел я все-таки прихватила.

Они поднимались по тропинке. Догнав, она пошла рядом.

Издалека Юлий просто не понял. Ему показалось, рабочие что-то не успели доделать: плита, заказанная мачехой, лежала косо. На камне проступали кривые буквы. Знаки, безобразившие плиту, были черными.

Он приблизился и опустился на край.