Анатолий Гаврилов - Берлинская флейта [Рассказы; повести]

«Что же я молчу?!» — в ужасе думает Роза.

Ее душат слезы, она всхлипывает, плачет — и в это время звенит будильник, пора на кухню.

Жил-был Гантенбайн Арнольд Мефодьевич, и держал он кабана; кормил его отходами из столовой Дома творчества композиторов, где работал сторожем. Кабана кормил, сам питался. А чем плохо?

И вот когда пруд сковало льдом, а в лесу затрещали деревья, заправил Арнольд Мефодьевич паяльную лампу бензином, наточил немецкий штык и пошел к кабану.

— Не режь меня, Гантенбайн! — взмолился кабан. — Додержи до Нового года — не пожалеешь.

Задумался Арнольд Мефодьевич, вспомнил русские народные сказки и воздержался колоть кабана. Стали дальше жить-поживать, да только кабан наглеть стал: то газету ему почитай, то книгу на ночь. Не исполнишь — орет, визжит, копытами топает. Старается Арнольд Мефодьевич, удовлетворяет кабана, а тот пуще наглеет:

— Хочу на живых композиторов посмотреть!

Упал Арнольд Мефодьевич на колени перед композиторами, сжалились те, пришли к кабану, стали ему свои произведения исполнять — очень ему это понравилось: расчувствовался, слезу пустил, собственную песню «По Золотому кольцу приезжайте в Иваново» изъявил желание спеть и спел, чем весьма растрогал композиторов.

Наступил Новый год. Заправил Арнольд Мефодьевич паяльную лампу бензином, наточил немецкий штык и пошел к кабану.

— Не режь меня, Гантенбайн! — взмолился кабан. — Додержи до Рождества — не пожалеешь!

Задумался Арнольд Мефодьевич, вспомнил русские народные сказки и отложил штык в сторону. Стали они дальше жить-поживать, да только кабан все пуще наглеет:

— Хочу цветной телевизор смотреть! Хочу Фрицше читать! Хочу Рофию Сотару иметь!

Закручинился Арнольд Мефодьевич, да делать нечего — нужно исполнять. Все свои сбережения на кабаньи прихоти пустил, а тот еще издевается:

— А ответь-ка ты мне, Гантенбайн, как ты жизнь свою прожил?

— Хорошо, — отвечает Арнольд Мефодьевич.

Захохотал кабан, мухаком и порванцом обозвал.

Или:

— А ответь-ка ты мне, Гантенбайн, что нужно сделать для полного торжества первого закона диалектики — закона перехода количества в качество?

— Арендный подряд внедрять, гласность и демократию, — ответил Арнольд Мефодьевич.

— Дурак! — захохотал кабан. — Рюриков призвать нужно.

Наступило Рождество. Заправил Арнольд Мефодьевич паяльную лампу бензином, наточил немецкий штык и пошел к кабану. Зашел в сарай и видит — лежит бездыханная грязная глыба, а рядом записка: «Ты уж извини меня, Гантенбайн, но надоела мне вся эта канитель, и решил я принять мышьяк, потому что самая серьезная из всех философских проблем — это проблема самоубийства, и мне удалось ее решить. Мясо мое отравлено, и хотя вы привыкли травить друг друга, я тебя все же очень прошу — не соблазнись сам и не соблазни других. Гуд бай, мой друг».

Поплакал, погоревал Арнольд Мефодьевич, да делать нечего: нужно ведь как-то убытки возмещать. Обработал он кабана паяльной лампой, разделал тушу, сбрызнул чесночным рассолом да и повез на рынок.

Тут и сказочке кондец.

Майское утро, двор. На лавочке сидит бывшая учительница. Из подъезда выходит Митя из неблагополучной десятой квартиры. На его пиджаке позванивают ордена и медали, он щурится от яркого солнца, мечтательно смотрит на крону пушистого клена, загадочно улыбается.

— Время сколько? — спрашивает он.

— Во-первых, Митя, нужно прежде поздороваться, — говорит старуха. — Во-вторых, спрашивать о времени нужно так: «Который час?» Понял?

— Понял, — отвечает Митя и подергивает плечами, чтобы медали звенели.

— А теперь садись рядом со мной, и мы продолжим наши занятия. На чем мы вчера остановились, на каком вопросе?

Митя напряженно смотрит на старуху, шевелит губами, отвечает:

— На коровах!

— Верно, Митя, молодец! — радуется старуха. — Парень ты вовсе не глупый, только педагогически запущенный, но это уже не твоя вина, это вина твоих родителей… Кстати, что за шум был у вас вчера вечером, кто так сильно кричал и страшно стонал?

— Вчера?

— Да, вчера, после программы «Время».

— Это… нет, нельзя мне об этом, — потупившись, отвечает Митя, — нельзя, а не то мне… башку свернут… в канализации утопят… в мусоропровод затолкают…

— Н-да, ну ладно, продолжим наши занятия. Сегодня, Митя, мы поговорим с тобой об индустриализации нашей страны. Тема очень серьезная, будь внимателен! Итак, к концу первой пятилетки…

— А универмаг уже открылся? — встревоженно спрашивает Митя.

— Ну вот, опять ты со своим универмагом! — огорчается старуха. — Ну что ты там потерял, что тебе там нужно?!

Митя снова потупился, молчит.

— Что молчишь? Неужели и об этом тебе нельзя говорить? Скажи, не бойся! Я никому не открою твоей тайны!

— Невеста там у меня…

— Ах, Митя, Митя! Да какие там невесты! Да эти накрашенные дуры смеются над тобой, издеваются, а ты им веришь!

— Нет… невеста, — бормочет Митя, — невеста… скоро мы поженимся… скоро мы всегда будем вместе… мы всегда будем вместе стоять у окна и смотреть на деревья…

И он быстро идет к универмагу.

День был хмурый, ползли тяжелые облака, срывался и тут же таял слабый, синюшный снег.

Кусками жести, толя и проволоки Николай Иванович заделывал в заборе дыру.

Куры бродили по двору, рылись в золе за уборной, и только курица с синей меткой, поджав ногу и прищурив глаз, неподвижно стояла в черном, вскопанном огороде.

Работал Николай Иванович медленно, часто перекуривал.

Соседский больной мальчик, высунув язык, смотрел в окно.

Прогрохотал рейсовый автобус.

На пустыре через дорогу сцепились бездомные псы.

С хрипящим магнитофоном прошли поселковые хулиганы, и один из них спросил:

— А Верка дома?

— Нету, в город уехала, — ответил Николай Иванович.

Жена в спущенных чулках выплеснула с крыльца помои, все куры дружно бросились к жиже, и только курица с синей меткой осталась на месте.

Порывом ветра ей взъерошило грязные перья и пух.

Николай Иванович сходил в уборную, вернулся и увидел у забора незнакомого человека в грязном плаще и облезлой кубанке.

— Что нужно? — спросил Николай Иванович.

Незнакомец молчал, мутно смотрел в огород.

— Что нужно? — спросил Николай Иванович и поднял с земли молоток.

— Гыл! Гыл-дыл! — испуганно ответил незнакомец, на его губах лопнул пузырь слюны, он отшатнулся от забора и побрел по улице.

Порывом ветра его подтолкнуло в спину и задрало полу плаща с клетчатой подкладкой.

Мальчик в окне забеспокоился, стал гримасничать и стучать по стеклу.