Анатолий Гаврилов - Берлинская флейта [Рассказы; повести]

Но при чем здесь пятый пункт? Казанова.

Хорошо. Казанова.

Да. Казанова.

Но я выслал! Казанова.

Прошу оформить путевку скидкой пансионат «Петушки». Казанова.

Но я отдыхе! Казанова.

Если вы так настаиваете. Казанова.

Предложение выхода пенсию не принимаю. Симиньков — авантюрист. Проверьте диплом высшем образовании. Продувайте вагоны. Спрессовывайте отходы. Это вопрос себестоимости. Казанова.

Травму все же считаю производственной, поскольку работал счет плана. ВТЭК разберется. Медицинское свидетельство прилагаю. Казанова.

Назначение должность Симинькова и Угрехелидзе сводит на нет все мои усилия. Последствия непредсказуемы. Особенно пострадает молодняк из Нечерноземья. Казанова.

Не прикрывайтесь перестройкой. Казанова.

Газету «Правда». Копия — Федерико Феллини. Как ветеран труда и борец за чистоту идеи, считаю своим долгом заявить, что Угрехелидзе несет ответственность за человеческие жертвы в Азербайджане, Крыму, Трускавце, а Симиньков довел Нечерноземье до критического состояния. Их выдвижение нанесет непоправимый ущерб экологии континента. Перестройку нужно делать чистыми руками. Казанова.

Прокурору. Прошу разобраться фактом обыска и допроса. Казанова.

Федерико Феллини. Копия — газету «Правда». Мэтр, с глубокой благодарностью принимаю Ваше приглашение участвовать работе фильмом. Расцениваю предстоящую работу как обращение к мировому сообществу. Казанова.

УВД. При чем тут мое отчество? Покопайтесь в родословной Симинькова. Казанова.

С борта самолета. Симинькову. Продувайте вагоны, спрессовывайте отходы, усиливайте контроль, уточняйте, согласовывайте, поднимайте, углубляйте, выше несите, сосите леденцы московской фабрики «Рот Фронт», omnia теа mecum porto, in notui. Kasanova.

Ровно в одиннадцать звучит сирена, механизмы отключаются и на грязный стол с грохотом высыпается грязное домино.

Одни жуют и играют, другие жуют и смотрят, только баптист Маковей никогда не играет и не следит за игрой.

Он всегда сидит в углу и смотрит в окно.

В мастерскую — размяться и покурить — выходят из своих кабинетов начальник, парторг и профорг.

Они всегда вместе, всегда втроем: на работе, на собраниях, на демонстрациях, на свадьбах, на похоронах, на рыбалке и т. д.

— Что-то задождило, — говорит начальник.

— Задождило, — говорит парторг.

— Задождило, — говорит профорг.

— Как бы урожай не погиб, — говорит начальник.

— Как бы урожай не погиб, — говорит парторг.

— Не погиб бы, — говорит профорг.

— А вот когда я был в Индии, — говорит начальник.

— Тише, вы! — прикрикивает на игроков парторг.

— А ну тише! — прикрикивает профорг.

— То там было жарко, — говорит начальник.

— В Индии жарко! — говорит парторг.

— Жарко в Индии! — говорит профорг.

— Жизнь там контрастна, — говорит начальник.

— Жизнь в Индии контрастна! — говорит парторг.

— В Индии жизнь контрастная! — говорит профорг.

— Но я должен заметить, что…

И тут раздается храп — это уснул в своем углу баптист Маковей.

Начальник презрительно морщится, парторг и профорг — тоже, и они уходят из мастерской, а к храпящему Маковею подкрадывается алкоголик Бобров и подсовывает ему под нос пузырек с нашатырным спиртом. Маковей вздрагивает, дергается, стукается головой о подоконник, все смеются, и в это время звучит сирена — перерыв кончился, пора за работу.

Армейская служба Виктора Петухова прошла в болотистых лесах, по уходу за свиньями.

«Будут еще парки и качели, рестораны и карусели!» — часто вечерами в курилке под гитару пел Зыбин из ОПД, и эта песня вызывала у Петухова волнение и грезы.

Демобилизовался он летом. Родина встретила степным зноем и металлургическим дымом. Особых новостей, перемен дома не было. Мать за обедом изложила план ближайших домашних дел: ремонт крыши и забора, привозка угля и дров, работа в огороде. Она говорила, а он уныло смотрел в окно, в жаркий, с детства надоевший огород.

После обеда лег в затемненной газетами и одеялом комнате. Закрыл глаза и увидел леса и свиней.

Проснулся вечером. Мать на керогазе под навесом что-то жарила. Солнце опускалось за Шлаковую гору.

— Никуда не уходи, сейчас гости придут, — сказала мать. Пришли дядя с тетей и соседи Полищуки. Виктор за столом чувствовал себя скованно, напряженно. Он с детства боялся гостей. При жизни отца в их доме часто бывали гости, и нередко шумные застолья, песни и танцы переходили в рукопашные. Вот и сейчас быстро захмелевший дядя порывался петь и танцевать, а затем, набычившись, объявил, что набьет сейчас кому-нибудь морду. Кое-как его успокоили и отправили спать. Полищуки еще остались. Они хвастались своим огородом и дочерью Верой: она у них и по хозяйству все умеет, и в школе училась хорошо, лучше всех, а сейчас вот готовится поступать в институт по газу, днями и ночами штудирует, никуда не ходит.

— Ну а ты как, учиться не собираешься? — спросили у Виктора.

— Не знаю… забыл уже все…

— А ты к нам приходи — Вера поможет! Приходи, не бойся, не укусим!

— Придет, — сказала мать.

Полищуки поблагодарили за стол, пожелали спокойной ночи и ушли.

Ночь была теплая, лунная, пахло фиалками и уборными.

«Ничего, будут еще парки и качели, рестораны и карусели», — подумал демобилизованный, засыпая.

Утром он съездил в военкомат, после обеда спал, вечером собрался в город, вышел за калитку и вернулся в дом.

Лег, о чем-то думал…

Утром мать послала в Гортоп: ждать холодов нечего, нужно вывезти уголь сейчас, бери кокс или антрацит и больше червонца за привоз не давай.

Находился Гортоп за Шлаковой горой, между погибшей речкой и железной дорогой. Там уже было столпотворение. Виктор постоял в стороне под пыльным деревом и вернулся домой.

— Ну что? — спросила мать.

— Не привезли, — ответил он.

После обеда он спал, вечером с матерью поливал огород. Утром мать снова послала в Гортоп, там уже было столпотворение, демобилизованный постоял под пыльным деревом и вернулся домой.

— Ну что? — спросила мать.

— Не привезли, — ответил он.

После обеда занялись крышей. Мать с чердака проволокой указывала щели. Виктор сверху накладывал латки. Работал он невнимательно и все поглядывал в сторону города.

— Ну как, пойдешь к Полищукам? — спросила мать вечером.

— Не знаю, — ответил он.

— А что тут знать? Иди! Живут они хорошо, дом у них хороший, деньги у них есть, Верка у них одна, по улицам не шляется — что тебе еще нужно?

Виктор надел новый костюм, купленный матерью в магазине уцененных товаров, и отправился к соседям, но до их калитки не дошел, а свернул к автобусной остановке и уехал в город.