Роман Сенчин - Информация

И что? Как-нибудь похоронят. Скорее всего, кремируют, урну с прахом отдадут матери: делайте что хотите. Вещички выкинут, квартиру продадут другому ипотечнику. Какие-то деньги получит или Наталья, или мать, а может, и моя сестра Татьяна, которая уже наверняка позабыла в своем Франкфурте и про меня, и про мать… И все. И я растворюсь, память обо мне не продержится долго.

А когда-то я хотел действительно многого. Квартира и машина в моих планах тогда даже не фигурировали – я был заточен на другое…

Я был сложным подростком, ершистым юношей. Я много читал, многим интересовался, многое понимал. И я не любил эту жизнь, очень трудно входил в ее взрослую фазу. Трудно и болезненно.

Вот в фильмах ужасов бывают кадры, где человек превращается в мутанта, или, точнее, он оборотень, и за минуту становится волком… Его корежит, он сопротивляется, страдает. Не хочет превращаться. Но тело покрывается шерстью, из челюстей вылезают звериные клыки, из пальцев – когти. Кости с похрустыванием меняются местами, череп деформируется, клетки мозга отчищаются от человеческого разума. И, взвыв от боли и ужаса, взвыв в последнем порыве сознания, недавний человек бежит на четвереньках за теплой кровью…

Подобные превращения происходят в нормальной (в так называемой нормальной) жизни с каждым из нас. Правда, превращение измеряется не секундами, а годами… Лет в тринадцать-четырнадцать появляются первые признаки, и чем дольше живешь, тем страшнее мутируешь. Кто-то старается этого не замечать, другие сопротивляются, но в итоге смиряются, третьи не выдерживают мутации и кончают с собой.

Да, я тяжело входил в эту жизнь. Я изумлялся все новым и новым грязным горизонтам, открывающимся передо мной и во мне самом; каждый день я хотел умереть. Я выбирал способ смерти, подбирал момент и все откладывал до завтра, думая, что можно еще чуть-чуть потерпеть, что окончательная мутация еще не так близка, что можно найти способ ее остановить. Я искал поддержку в книгах, во всех этих Сартрах, Камю, Селинах, Ницше, Вейнингерах, Бретонах, но все они утверждали, что мутация неизбежна…

У меня на стене висел ватман со словами, которые я написал фломастером красиво и крупно: «Гордо умереть, если уже более нет возможности гордо жить. Смерть, выбранная добровольно, смерть вовремя – светлая и радостная!» Я верил этим словам, верил, что могу какое-то время быть способным собой управлять.

Мне было противно засовывать в себя еду, а потом идти в туалет; было стыдно отравлять воздух кишечными газами. Со страхом и отвращением я спрашивал кого-то высшего: «Неужели вот это я буду делать всю жизнь, каждый день, много-много лет подряд?» Я бродил по знакомым, безрадостным улицам, часами стоял на берегу усыпляюще неподвижной Волги и ждал, искал неожиданное, таинственное, этакую зеленую дверь в стене, за которой мне откроется иная жизнь. Настоящая… Я был уверен, что эта ежедневность просто какое-то недоразумение, она для тупых и ленивых, для безликого большинства, а настоящие люди – они появляются здесь на короткое время из любопытства. Или чтобы попытаться изменить большинство, дать им смысл… Смешно признаться, но я до двадцати с лишним лет был уверен, что найду эту пресловутую дверь…

Но бежали дни, щелкали месяцы, годы, и мутация прогрессировала. Я выдергивал вырастающие на груди волосы, тщательно срезал крепнущие ногти, тщательно выбривал подбородок и щеки, но это не помогало. Грязь и животность переполняли меня, и сил, чтобы бороться с ними, становилось меньше и меньше.

И в какой-то момент скрутило, искорежило, засосало, и я помчался по жизни, жадно вынюхивая, кого бы куснуть, где бы отхватить кусок повкусней… Нельзя сказать, что я очень жестокий, жадный мутант, что очень сильный, но что мутант, один из тех миллиардов, кого почему-то принято называть людьми, – это уж точно. Может, и есть другие, сидящие в пещерах и норах в позе лотоса или прячущиеся в кельях и жующие корешки, но я не в их числе, к сожалению. Я смирился, и лишь иногда, в те моменты, когда меня бьют по башке проблемы мутантовского мира, я вспоминаю, что у меня когда-то был выбор…

После вечера таких размышлений и тревожного, напоминающего бред сна я ехал на работу почти с радостью. Первым входил в кабинет, который делили пять человек нашего отдела, с удовольствием садился в удобное кресло, потягивался и, не прикрывая рот ладонью, зевал. Включал компьютер.

Срочных дел в те дни не было, а так хотелось чего-нибудь большого, сложного, за что я, попыхтев, понервничав, конечно, получу приличное вознаграждение.

Постепенно, около половины десятого, подтягивались остальные сотрудники. Руслан внешне, как всегда, заспанный, недовольный, но с неизменным хищноватым огоньком в глазах; Артем Пахомов, симпатичный, сухощавый метросексуал в кремовом костюме; Настя Мациевская, высокая блондинка, умная и ловкая, стабильно переманивавшая у меня выгодных клиентов; Оксана Шамаева, маленькая, глуповатая, но старательная, честно работавшая на агентство и потому жившая лишь на зарплату (правда, она москвичка – она с рождения была более-менее в порядке).

Я радостно здоровался со всеми, а в ответ получал пресное: «Привет». Все выглядели так, будто накануне допоздна таскали мешки с песком. Хотя, как я заметил, из отпуска или после рождественских каникул люди возвращаются еще более измотанными, и им нужны недели, чтобы по-настоящему включиться в работу.

Коллеги садились за столы, включали компьютеры. Кабинет наполнялся жужжанием работающих в системных блоках вентиляторов… Я наблюдал, с какими серьезными лицами Руслан, Артем, Настя смотрели в экраны, и с трудом сдерживался, чтобы не захохотать. Наверняка проверяют сейчас свою электронную почту, в которой глупые письмишки и открытки от приятелей, новые фотки, свежие анекдоты, виртуальные подарки. Потом, после письмишек, начнут мониторить новости, скандалы, прочую не относящуюся к делам агентства информацию. Лишь Оксана сейчас стопроцентно трудится – сочиняет очередную программу информационной поддержки очередного бренда, из-за глупости или, вернее, из-за честности не воспользовавшись готовым шаблоном…

Гудят вентиляторы, шелестят клавиши. Так проходит час-полтора. Обычная разминка в начале дня. Потом кто-нибудь наполняет чайник водой из кулера. Он постепенно шумит все громче и громче. Наконец бешено булькает, и в самый критический момент, когда кипяток, кажется, разорвет пластик, щелкает реле, и бульканье стихает… Тот, кто наполнял чайник водой, первым заваривает себе кофе или чай в пакетике. Минуты через две-три это по очереди проделывают остальные, но с таким видом, словно они не ждали, когда кто-то не выдержит и заморочится заливкой чайника водой, нажатием кнопки…