Роман Сенчин - Информация

В агентстве я оказался лишь четырнадцатого мая, в среду. И то с опозданием.

– М-да, не слабо майские отпраздновал, – встретил меня Руслан. – Настоящий Полковник тебя приглашал, как появишься.

– Зачем? – туповато спросил я.

– Наверно, рассказывать будет о трудовой дисциплине.

Осмотрел себя в зеркале, поправил воротник рубашки, убрал клочок перхоти с волос. Пошел.

Полковник сидел за столом и делал вид, что занят чтением бумаг. (Это всегда видно, когда делают вид.) Даже на стук в полуоткрытую дверь не отреагировал.

Я шагнул в кабинет и остановился. Подождал, спросил:

– Можно?

Он поднял глаза, сдвинул брови.

– Можно Машку за ляжку. В рабочее время принято говорить – разрешите… Что ж, проходите.

Сесть не предложил.

– А мы уже отчаялись вас увидеть, – начал издевательским тоном. – Я даже документы стал проверять, думал, вы в отпуске. Нет, в отделе кадров говорят, не брал отпуска. И не увольнялся. – Голос Полковника постепенно стал крепнуть. – А где же он? Рабочие дни, завал срочных дел, а его нет. Испарился человек. В розыск подавать?

– Извините, у меня справки… Я болел.

Лицо Полковника мгновенно, фантастически быстро стало багровым. Казалось, он сейчас разразится истошным ором, и на меня метнулся весь тот ужас, что мучил во время болезни…

– С-слушайте, – вместо ора сдавленно зашипел Полковник, – слушайте, не надо нести пургу. Кого вы решили дурить? Вы!.. – Такое презрение прозвучало в этом «вы», что я с трудом удержался, чтобы достойно не отреагировать; терпел, глядя в пол, на свежеоциклеванный паркет. – Всем известно, как вы эти справки покупаете. Поэтому – не усугубляйте… Вы работаете в информационном – информационном! – агентстве. Здесь каждая минута решает все. Минута! Вы способны это понять?!

Я не ответил, стоял, как провинившийся ученик младших классов.

Настоящий Полковник шумно выдохнул и закончил свою нотацию совсем уж возмутившим меня обещанием:

– Еще раз повторится подобное, и я т-т… – удержался от «тебя», – я вас вышвырну. Идите работайте.

Посмотрим, дебил… Я вышел из кабинета, но направился не в свой отдел, а к генеральному. У меня был козырек – буквально вчера предложили провернуть довольно солидное в плане заработка дело, причем несложное, – засунуть на один федеральный канал ролик, восхваляющий полуопального, но неопасного губернатора. Цена вопроса для меня была в районе пяти тысяч долларов. Конечно, до разговора с Полковником я хотел провернуть его в частном порядке и оставить все деньги у себя, но теперь, после этой истерики солдафона, решил поделиться с гендиректором.

Он меня принял без начальницких проволочек типа сообщения через секретаршу: «Я занят, пусть подождет», выслушал и разрешил – «действуй». И после этого я коротко, но жалостливо поведал о непростом периоде своей жизни и попросил разрешения временно предоставить мне более-менее гибкий график нахождения в офисе.

– Конечно, конечно! – энергично согласился гендиректор. – Нужно решать проблемы.

– А вот… – я сделал голос еще более жалостливым, – вот Павел Юрьевич, – так звали Настоящего Полковника, – сейчас угрожал меня уволить. Вышвырнуть. А я в самом деле болел. Нервное истощение… Таблетки с собой… Еще не совсем оправился.

– Да? – нахмурился генеральный. – Я поговорю с ним, чтобы был снисходительнее.

– Спасибо. Так я поехал на переговоры?

– Давай… Кстати, а это документально будет оформлено?

Я смекнул, на что он намекает, и ответил:

– Думаю, что лучше без документов…

– Хорошо. Счастливо.

В коридоре столкнулся с Настоящим Полковником. Тот явно собрался на меня наброситься, но, видимо, что-то щелкнуло в его костяной башке – промолчал.

На следующий день я вручил гендиректору конверт. Он вроде как небрежно пересчитал доллары, улыбнулся и в виде награды вручил мне пять соточек. Я рассыпался в благодарностях. Кажется, получилось правдоподобно.

Таблетки, в том числе снотворное и витамины, хорошее питание, полное воздержание от алкоголя, велосипедные прогулки по пойме заметно поправили к лету мое самочувствие. Я много работал, в первую очередь, ясное дело, на себя, и в неделю в среднем клал в ячейку по шестьдесят тысяч рублей. (Еще приличная сумма оставлялась на текущую жизнь.) Но приходилось бегать, шевелить языком, торговаться, совершать бесконечные звонки. Уставал и выматывался, зато вечером думал только о том, как бы скорее оказаться в постели.

Иногда, правда, накатывало отвращение к тому, чем я занимаюсь, и тянуло пойти куда-нибудь, где сидят честные люди, покаяться, раскрыть все схемы. Но я тут же ухмылялся: а где эти честные люди? есть ли они вообще? Да к тому же в моем бизнесе нет ничего незаконного – я просто торгую определенным продуктом. Другое дело, если продукт недоброкачественный, но от такого я старался отказываться сразу (к сожалению, не всегда удавалось распознать, где какой)… А главное, что удерживало, вопрос: как, на что, каким образом жить иначе?…

По утрам и в выходные я часто ходил в кино, подолгу бродил по супермаркетам, центрам электроники, книжным магазинам, иногда посещал музеи, выставки, театр… Дома был идеальный порядок.

В общем, я старался жить нормальной, по возможности насыщенной жизнью, и довольно долгое время мне это удавалось, несмотря на многочисленные раздражители, постоянное давилово, толкающее к водке.

Главной проблемой были судебные заседания. Все шло к тому, что мне присудят выплатить бывшей жене довольно приличную сумму.

Нет, не «довольно приличную», а попросту для меня неподъемную – речь шла о трех миллионах рублей. О ста тысячах баксов! (Как и в случае с женой сирийца, квартиру оценили по более поздней стоимости, чем той, когда я ее покупал.)

Но могло быть и хуже, если бы я вовремя здесь не прописался, – первоначально Наталья претендовала на половину жилплощади. (Видимо, хотела разменять квартиру, а потом свою или продать, или, что вероятней, оставить себе на черный день.) Но так как эти квадратные метры являлись у меня единственными, судья посоветовала мне выйти в деньги, а не в долю. Посоветовала, естественно, не во время заседания, а при почти случайной встрече – когда я принес очередную справку (кажется, о доходах). Отдавал ее секретарше, и тут из соседней комнаты вышла судья и обронила эти слова: «Я бы посоветовала вам выйти в деньги, а не в долю». В тот же день я поговорил об этом с адвокатом. Он поддержал, и на ближайшем заседании это произошло… В принципе, меня никто не мог выселить – я исправно вносил в банк проценты, платил коммуналку, и это, повторяю, было мое единственное жилье.

Теоретически, ко мне могли подселить Наталью, то есть присудить ей долю в квартире, а она могла эту долю продать. Но согласилась на сумму, равную стоимости половины квартиры… Впрочем, все это произошло позже, в начале две тысячи девятого, а пока раз в полтора-два месяца назначались заседания и, как и в случае с сирийцами, чаще всего через пять-десять минут заканчивались. Судья смотрела в своем графике свободные часы и назначала дату и время следующего заседания. Секретарша, каждый раз почему-то другая, равнодушно выписывала повестки.