Дмитрий Быков - Эвакуатор

Что, правда не взрывается?

Откуда я знаю.

Да, красиво.

— Ооо, — завыла Майнат под потолком. — Мой бедный народ… мой гордый народ…

— Да ладно, — утешил ее Игорь. — Спускайся. Только осторожно, а то еще об пол ударишься. Ты думаешь, я про твой пояс не знал? Мне Лынгун сразу сказал: «пипс, пипс, припипипс». Грамотный эвакуатор всю вашу технику террористическую насквозь видит. Да и датчик у меня срабатывает, я ж двадцать раз взорвался бы в вашей Москве, если бы не знал, в какие поезда можно садиться, а в какие нельзя!

«Со мной тебе ничего не грозит», — вспомнилось Катьке.

— Я разве в претензии? — говорил Игорь. — Нормально все, Господи! Борьба за независимость, идейные люди… Я что, не понимаю? Это ваши терки, нас не касаются… Если тебя Катька привела — значит, ты человек приличный, просто у тебя жизнь была такая. Ты не переживай сильно, приедешь туда, мы тебя взрывником сделаем, у нас для горного дела такой есть дынымыт. Взрывай сколько хочешь, никто тебе слова не скажет, еще зверька дадут! Прилетим, я тебе кофточку куплю.

— Какую кофточку? — заинтересованно спросила Майнат, медленно снижаясь.

— Розовую кофточку, поясок золотой, здесь пуговки в ряд, здесь другой ряд. Сапоги куплю, каблук высокий, тонкий, будешь как Алла Пугачева ходить, красавчик будешь. Штаны куплю, большой штаны, никогда у тебя не было такой штаны, шарфик куплю газовый, слушай, браслет золото натуральный, серьги изумруд, пять карат, героин много, много, сколько скажешь героин!

Майнат зависла между полом и потолком, медленно обмякая.

— Вот так, хорошо, — продолжал Игорь. — Ты думал, я гипноз не знаю, я гипноз знаю, все знаю. Если б у тебя настоящий капсюль был, который невесомость взрывается, система плюс тридцать пять по-нашему, я бы тебя так заговорил, ты бы у меня плавал, как рыбка, слюшай! А я человек гуманный, я тебе дал подвиг сделать. Усните блаженно, заморские гости, усните. Спи, дитя мое, усни. Шашлык куплю, машлык, башлык, урус мартан, урулус керугач, батыр керогаз, дум-дум цеппелин! Все тебе куплю, красавчик будешь, Аня Политковская будешь…

— Аня Политковская красавчик, — сонно проговорила Майнат и заснула окончательно.

— Так оно лучше, — сказал Игорь и потянулся. — Ладно, господа. Пора и вам баиньки. Лететь долго, а у нас еще дел много.

Но все и так спали в своих креслах, невесомо паря над ними, еле удерживаемые ремнями. Не спала только Катька, и ей было страшно. Как все смелые люди, она по-настоящему боялась только после опасности.

Насчет смелых людей спасибо, конечно, но это сильное преувеличение. Я так и не поняла, что ты задумал.

Да ну? А я бы на твоем месте давно догадался.

— Что ты хочешь с нами делать? — робко спросила она.

— Сожру сейчас, — выпучив глаза, сказал Игорь. — Слушай, ты до сих пор думаешь, что я шахид?

— Не знаю, — сказала Катька. — Вдруг ты хуже? Сожрешь всех на моих глазах, чтобы я помучилась совестью, а когда вследствие огорчения печень моя увеличится, сожрешь и меня…

— Дура ты, Кать, — сказал Игорь. — Хуже черной Фатимы. На какой только базе тебя готовили? Пошли наверх, в кабину. Есть некое намерение.

— Какое именно?

— Я соскучился очень, — сказал Игорь. — Ну правда, соскучился. Не чаял даже, что свидимся. Ты когда-нибудь трахалась в невесомости?

— Знаешь, да. Но очень давно. Курсе на первом, когда на картошку летали.

Оба расхохотались.

— Мы их не разбудим?

— Что ты. Они теперь будут спать до самого приальфения.

— Подожди. А если в невесомости не срабатывает пояс, то может… это самое… ну… тоже что-нибудь не сработает?

— Не знаю, — беспечно сказал Игорь. — В отличие от тебя, я никогда не трахался в невесомости. Все как-то не с кем было. Попадались, конечно, приличные люди, но не настолько, чтобы трахаться. Пошли, там очень уютно. Только осторожней, башкой не ударься. Она у тебя не такая крепкая, как у этой…

Игорь отстегнулся первым, слегка отодвинул висящую в пространстве Майнат и плавно подплыл к люку на потолке. Катька отстегнулась и поплыла следом. Голова немного кружилась — то ли от сока, то ли от гипноза.

— А почему я не заснула?

— А это гипноз такой, избирательный. — Игорь ковырялся с люком. — Черт, почему у меня в последнее время все так туго открывается? Все, давай.

Он проскользнул в узкое отверстие и втянул ее за собой.

И ты, я гляжу, проскользнул в узкое отверстие.

Смотри ты, заметила!

Все получилось, невзирая на невесомость, — как же у них могло не получиться, ведь они родились для этого, для того, чтобы быть друг с другом, друг другом, чтобы медленно, нежно вплывать в объятия друг друга, переворачиваться в воздухе, замирать, настигать друг друга снова. В кабине было огромное лобовое стекло, и сквозь него, как на экране комьютера, подмигивали таинственные звезды. Звезды тоже были каким-то образом во все это вовлечены. Что-то подобное было давным-давно, у моря, когда родители вывезли туда пятнадцатилетнюю Катьку, и она в первый раз в жизни купалась голая ночью. Вода была теплая и почти не чувствовалась — воздух казался холодней. Она лежала на спине среди звезд, вода заливалась в уши, казалось, что это шорох космического пространства. Или тайный сигнал в наушниках. Я улетела от всех, и Земля напрасно хочет со мной связаться. Я ничего не слышу, кроме шороха, только плыву куда-то и плыву.

Иногда, в свободном плавании по кабине, они натыкались на собственные штаны и свитера и небрежно их отбрасывали, отлетая при этом сами.

— Катька, ты очень хороша. Я никогда еще тебе не говорил этого.

— Да ладно тебе. Я и не мылась со вчерашнего дня.

— Тьфу, ерунда какая.

— Послушай… Мне вообще понравилось в невесомости.

— У нас там можно, есть специальный павильон, снимаешь его на сколько хочешь, хоть на сутки, — хочешь, пей, хочешь, трахайся. Некоторые просто так летают.

— А как вы это делаете?

— Ну, это несложная вещь. Антигравитация. У нас давно умеют.

— Ты обещал видовую программу вообще-то.

— А. Это запросто. — Он брассом подплыл к стене, нажал кнопку, и гигантское лобовое стекло стало медленно заволакиваться опаловым туманом; по нему побежала рябь, и вдруг возник земной пейзаж, только с более сочными красками. На его фоне — горы, море, бледно-лазурные небеса с жемчужными тучками, — замерцала странная эмблема: двуликий Янус верхом на Тянитолкае, глядя одновременно влево и вправо, держал на плече двуглавого орла. Зазвучали фанфары.

— Это что у вас?

— Эмблема студии. Альфа-фильм.

— А что означает?

— Герб наш. Символ всетерпимости.

Пошли титры на непонятном иероглифическом языке — картинки были смешные, похожие на сутеевские: мышка, зайчик, ежик, улыбающийся шар, дерево с раскидистыми толстыми ветками, бабочка с огромными усами… Попадались и непонятные знаки — черточки, стрелки.