Юрий Арабов - Орлеан

– Опять вы за свое, – тяжело вздохнул Ильич. – И кто же теперь… Кто теперь нас предал?

– Это будет очень тяжело для вас… Слишком тяжело знать всю правду. Я не могу сказать. Пока не могу. Не спрашивайте, – пробормотал Феликс, стараясь не смотреть собеседнику в глаза.

– Лучше подумайте о названии этого города, – сказал Ленин, тяжело дыша и пытаясь переключить его мозги из подозрительного в созидательный план, – города глауберовой соли и просторных чистых улиц.

Он сел за письменный стол и схватился руками за голову. Некоторое время оба напряженно молчали.

– Сегодня я договорился о первой концессии с одним энергичным до неприличности американцем. Экономическая блокада прорвана. Этот мальчишка годится мне в сыновья, но я в него поверил… Арманд Хаммер. Кто он?

Дзержинский был готов к этому вопросу. Он ехал к Ильичу именно из-за энергичного американца и теперь, дождавшись возможности отчета, медлил, оттягивая свой триумф. Только горько хмыкнул и поджал без того тонкие губы.

– В каком смысле? – не понял Ленин, потому что с первого раза не смог расшифровать этот хмык.

– Во всех, – сказал Дзержинский. – С ним спит наш агент.

– Гм… И какого пола наш агент? – на всякий случай поинтересовался Ильич.

– У агентов нет пола. – В голосе Феликса послышалась настоящая непридуманная боль. – Девушка из гостиницы. Она изображает уборщицу. Но она, конечно же, не уборщица. И совсем не девушка.

– И что же? – с ужасом спросил Ильич, ожидая чудовищной новости, которая вот-вот должна была на него обрушиться.

– Арманд Хаммер… Вам не кажется странным это имя?..

– Мне – нет. А вам?

– Arm and hammer, – прозвенел в тишине напряженный голос Дзержинского. – Разве вы не помните, что такое “arm and hammer”?

– Серп и молот… – обескураженно произнес Ленин.

Его сломали не сами эти слова, а то, что он, полиглот, энциклопедист и умница, прозевал тайное значение имени и фамилии доктора Хаммера. А разгадал их какой-то шляхтич, пусть и поставленный на важное государственное дело.

– Серп и молот, – насмешливо повторил Дзержинский. – Вы когда-нибудь встречали человека по имени Серп и Молот? Я не встречал. Этот человек – фикция, зеро, ноль. Он плод нашего голодного воображения и всеобщей тотальной нищеты.

– Но я его видел сам, Феликс, – вступился Ильич за самого себя. – Он сидел в этом кресле. Жал мне руку. Говорил какие-то слова… Более того, Людвиг Мартенс дал ему прекрасные рекомендации.

– Людвиг Мартенс… Социалист Людвиг Мартенс! – язвительно пропел Феликс Эдмундович, возвышая голос.

И это был уже не Феликс. Это был дух изгнания и мести. За его худой спиной, позвонки которой просвечивали через истертую гимнастерку, показались крылья. Так, во всяком случае, представилось Владимиру Ильичу.

– Отец этого Арманда Хаммера был арестован за аборт, в результате которого погибла женщина, – продолжал вбивать гвозди Феликс в умную голову Старика. – А первоначальный капитал прыткий юноша сделал на якобы лечебной настойке имбиря, выполненной на чистом спирте. Эту настойку он отправлял бутлегерам галлонами, и они опаивали ею трудовой народ в подпольных питейных заведениях, потому что в США – сухой закон. Из Америки пришлось уехать, потому что нашему Серпу и Молоту грозил длительный тюремный срок… – Дзержинский начал задыхаться. – Я его арестую, этого подлеца! – простонал он.

– Да наплевать, – неожиданно спокойно заметил Ленин. – Наплевать и забыть.

Он, сидя за письменным столом, начал раскачиваться на любимом плетеном кресле, с которым не расставался и на заседаниях Совнаркома. Поставил его на задние ножки, оторвав от пола передние. И в этом неустойчивом равновесии продолжал сидеть, снисходительно поглядывая на Феликса.

– Хорошо. Наплевать, – тут же согласился с ним Дзержинский, убавив голос до шепота.

– Я готов работать хоть с чертом, если это послужит делу.

– Вам виднее про черта, Владимир Ильич. Мое дело предупредить, – сказал Феликс.

– Именно. Предупредить, – повторил Ленин, о чем-то тяжело раздумывая. – Он в какой гостинице живет?

– В «Савое». Жуткая дыра.

– А мы переселим его во Дворец сахарного короля, – предложил Ильич. – Там почище, и следить за этим субчиком будет сподручнее. Вы не находите?

Феликс вынужденно кивнул. Дворцом сахарного короля назывался особняк купца Харитоненко, торговавшего до революции сахарной свеклой и нажившего на этом деле около четверти миллиарда долларов. Туда теперь селили иностранцев, к которым советская власть проявляла бдительный интерес вплоть до круглосуточной слежки: английского финансиста Лесли Уркарта, американскую писательницу Клэр Шеридан, бизнесмена Вашингтона Вандерлипа, положившего свой глаз на нефтяные месторождения Камчатки…

– Так что же насчет предательства? – возвратился к прежней теме Владимир Ильич, потому что с Серпом и Молотом было покончено.

Феликс молчал, раздумывая, с чего начать. Те безобразия советской жизни, с которыми он сталкивался повсеместно, расцарапывали его душу до мучительного наслаждения. Но он понимал, что Ильич был устроен по-другому и удовольствия от страдания, скорее всего, не получал.

– Что бы вы сказали на то, что видный коммунист, известный деятель партии на самом деле коммунистом не является? – начал он издалека.

– Организационно или фактически? – потребовал уточнения Ленин.

– И организационно, и фактически.

– А что это за видный коммунист? – насторожился Ильич. – Я знаком с ним лично? Я был с ним в эмиграции? Меньшевик он или большевик?

– Он – народный комиссар, и его знают многие, – ушел от прямого ответа Феликс.

– Тогда в чем загвоздка?

– А в том, что он исключен из РСДРП в тысяча девятьсот десятом году, – вывалил свой булыжник Феликс Эдмундович.

– Не ухватил существа вопроса, – пробормотал Ленин после молчания. – Вы утверждаете, что народный комиссар, один из руководителей нашего государства, исключен из партии и мы про это забыли?

– Именно это я и утверждаю, – сказал Дзержинский.

– Фамилия коммуниста. Назовите, – сурово потребовал Ильич.

Развязка приближалась быстро, словно курьерский поезд. По сторонам железнодорожной насыпи стояли глупые крестьяне и восхищенно провожали глазами желтые и синие вагоны. А в зеленых, как известно, плакали и пели…

Феликс сделал эффектную паузу.

– Джугашвили, – сказал он. – Иосиф Виссарионович Джугашвили. Партийная кличка Сталин.

Было слышно, как стекло в кабинете таранит своим лбом залетевшая оса.

– Исключен? В десятом году? – спросил Ленин, не веря своим ушам.

– Именно. По вашему требованию, – уточнил Дзержинский.

– Но мы, должно быть, восстановили его позже? – не понял Ильич. – Кооптировали в состав ЦК за рубежом?