Юлия Вертела - Интенсивная терапия

– Не сдавайся, Динка! Все я это проходила, но бабы живучие! Смотри на меня!

Динка злобно засмеялась:

– Ладно, пусть из меня хоть чучело сделают, назло не умру! Как моя бабушка. После рака тридцать лет назло деду прожила. И представляешь, пережила этого здоровяка!

– А что с ней было?

– Рак груди, на Песочной оперировали, я тогда маленькая была, но фамилию хирурга запомнила – Бавли. Бабушка после выписки уехала домой в Красноярск, но из онкоцентра ей присылали письма, интересовались, как себя чувствует. Первые двадцать лет она отвечала, а потом сменила адрес и переписка прервалась... Операцию сделали в шестьдесят, а скончалась бабуля в девяносто пять, и кстати, не от рака, а от инсульта, Бавли умер раньше ее. Пациенты часто переживают своих хирургов.

– Не нравится мне, что ты мрачная, – фыркнула Лилька. – Хочешь, телефончик экстрасенса подкину? Очистит перед операцией от кармического мусора. Недорого берет.

– Давай. – Дина записала, заранее зная, что не станет звонить.

После телефонного разговора она лежала в темноте, вспоминая, сколько же ее знакомых резаны-перерезаны по разным органам и частям тела. Сколько людей живет благодаря операциям. У соседки по лестнице нет одной груди, у начальницы на работе нет яичника и матки, но шейка болтается, и несчастная все время боится, что она переродится...

Страх перед собственным несовершенством и беспомощностью – вот что мучительно. Какая маленькая прочность сделанного Богом! Какая ничтожная букашка – человек! Но букашки хоть умирают цельнотельно. Наступил ногой – и нет ее... Человеческое же тело урезается до самого последнего пристанища души...

Дина вспомнила, как мыла в ванной свою девяностолетнюю бабушку: одна грудь – желтый сморщенный оладий, другая – ампутирована: мясо, жир, лимфатические узлы выбраны до самых ребрышек, и все тельце старушки – живое воплощение отдачи силы в мир – детям, внукам, трудам, – сухой остаток женщины – уродливый, прекрасный, вечный... – Дина зарыдала, осязаемо представляя пергаментную старческую кожу под своей рукой.

Она рыдала до крика, не сдерживаясь, – так случалось всегда, когда начинаешь цеплять за больное, из памяти одно горе всплывает за другим. Вот и умерший отец... Зная, что у него онкология, он отказался от операции. Приехавшие констатировать смерть врачи потряслись, узнав, что у семидесятилетнего мужчины никогда не было медкарты. Отец говорил домочадцам: «Вызовете врачей – выброшусь из окна!» Раньше Дина считала это проявлением слабости, теперь думала по-другому. Отец прожил столько, сколько отпустил Бог, не выторговывал большего.

А она торгуется до последнего... Всхлипывая, Дина представила, какой объем женского материала вымер на планете в прежние века из-за маточных кровотечений! Теплые, как парное молоко, пятна расплывались на парчовых платьях придворных дам и на холщовых юбках крестьянок... И лишь библейская кровоточивая спаслась прикосновением к Иисусу, а сколько истекло до истечения срока...

Накануне операции Дину вызвал в кабинет заведующий отделением, игривым тоном напоминающий массовика-затейника:

– Итак, моя милая, давайте определимся по прейскуранту. Вам шейку оставляют или как? Если убирать, выйдет подороже...

– Дело не в оплате, мне оперирующий хирург сказал оставить...

– Прекрасно, тогда семь с половиной тысяч. Советую заплатить за наркоз... Есть варианты – от полторы до двух.

– В чем разница?

– Разницу почувствуете, когда будете пробуждаться... И еще шовчик косметический – вы женщина не старая...

Раскошелившись на пятнадцать тысяч, Дина обрела некую уверенность, что с ней все будет хорошо. Хотя понятно, что для тех, кого привозят на «скорых», бесплатный наркоз дают из той же бочки...

Соседка по койке, увидев, как Дина отсчитывает деньги, утешила:

– Слава Богу, у нас с тобой не рак. В Институте радиологии срочная операция у хорошего хирурга негласно обходится в пять–семь тысяч долларов, химия – пятьсот долларов сеанс. Или стой себе на городской очереди, а она так медленно тянется, что все лимфоузлы заполнятся метастазами.

– Думать не хочу об этом... – Дина застелила белоснежное белье поверх расписанного засохшей кровью матраса.

Сколько теток отболело на этой койке... Кровяные клетки от Петровой, Ивановой, Сидоровой смешались и перепрели в старом ватине, хотя сами хозяева клеток никогда друг друга в глаза не видели...

Кушать после обеда нельзя, остается только клизма и трепотня с кумушками в больничном холле.

– Ну почему у мужиков все просто? Переспал с бабой и пошел как ни в чем не бывало – на работу, пива выпить. А у женщины на всю жизнь проблемы – беременность, роды, выкидыши, неудачные чистки...

– Да ладно, чего на мужиков грешить. У них свое бывает... – Дина мысленно прорисовала образ дедушки, стриженного ежиком милейшего добряка, который мучительно умирал от рака кожи.

Как-то сбоку на ступне он содрал родинку, и на ее месте что-то стало расти... Через пару лет опухоль напоминала плотную мокнущую красно-коричневую бугристую шишку, размером с сосновую. Старик ее бинтовал и чем-то мазал. Он жил в деревне и про злокачественные клетки никогда не слышал. После вскрытия в городском морге врачи изумились, как этот человек справлялся с той адской болью, которую должны были вызывать многочисленные метастазы – они внедрились даже в сердце... А он никогда не жаловался, покряхтывал и бинтовал, бинтовал и покряхтывал... Ангел-дедушка... Говорят, рак вызывают скрытые обиды, которые люди копят в себе. Да разве ж дед копил чего-то? Душа его была как лист бумаги в клеточку, на котором он записывал приходы и расходы пенсии...

Господи, Господи, если мы для тебя как вши, то почему не вывести всех единым дустом? Зачем каждому отдельная пытка?

Ночь перед операцией всегда Гефсиманская. Потому что ты знаешь, что не минует чаша сия, и принять ее надо в девять утра с улыбкой на лице и мыслью о том, что ты очнешься.

Где-то далеко спят хирурги, которые завтра придут резать твое тело, спят родные, о которых ты не знал до рождения и не будешь знать после смерти. Остаешься ты и Бог, который никогда не спит. Тебе остается смотреть ему в глаза и молиться о пробуждении в новом теле, которое будет навсегда изменено рукой хирурга... Отрезанные теплые клетки, еще помнящие музыку организма и движение мыслей, унесут часть тебя – в таз, в помои, в отходы человеческого материала. Они остынут и забудут о принадлежности к твоему телу, пустота в котором со временем заполнится аморфным жиром.

Чуть свет, словно опомнившись, в палату примчался муж и, присев перед кроватью жены, быстро зашептал:

– Я люблю тебя, всякую, любую... Мама за тебя молится...