Олег Рой - След ангела

Конечно, ему невдомек было, что за мысли роились в голове у подруги той, кого он уже считал своей девушкой. А думала Полина примерно следующее:

«Надо же, наконец-то назвал меня по имени… А то все — Коза да Коза! До чего же он все-таки красивый!.. С такой внешностью только в Голливуде ковбоя играть. Или злодея в каком-нибудь боевике… Все, хватит смотреть на него, а то догадается. Или Лила сообразит, что еще хуже. И зачем я поперлась с ними? Хуже нет, чем глядеть на их счастье. Так погано мне было только на Лилкиной днюхе. Я-то, дура, нарочно поссорилась с Белополькой и весь вечер просидела одна в углу, думала, Сашка заметит, спросит, в чем дело, может, танцевать пригласит… Куда там! Он меня вообще в фокус не собрал, ни разу даже не поглядел в мою сторону, только Лилочкой своей занят был. Вот и сегодня тоже… Не нужно мне было с ними ехать. Хотя, если бы я сидела дома, то постоянно бы думала, что они тут вдвоем, и было бы еще хуже…»

Она перевела взгляд на Лилу: та держала Санька под руку точно таким же жестом, каким придерживала ее, Полину, когда они на переменах ходили парочкой по школьному коридору. На душе стало совсем скверно, мучила двойная ревность. Она теряла одновременно и лучшую подругу, и парня, в которого была влюблена.

Некоторые девушки в глубине души настолько не уверены в себе, что интуитивно не доверяют даже собственному вкусу. Они не могут сами выбрать объект симпатии — мешает подсознательный страх, что выбор окажется неудачным. Но стоит кому-то из подруг обратить внимание на того или иного молодого человека, как эта девушка тут же влюбляется в него же, видимо, считая выбор подружки достаточным поводом для того, чтобы признать объект ее внимания достойным.

Нечто подобное произошло и с Полиной. Сколько лет учились вместе — она вообще Сазонова не замечала. Но стоило Лилке заинтересоваться им минувшей весной, как Полина тоже начала к нему приглядываться и доприглядывалась до того, что втрескалась по уши. Она даже Белополькины ухаживания стала поощрять — только лишь потому, что тот дружил с Сашкой. К самому Артему она была совершенно равнодушна.

Но при всем при том Лиле здорово повезло. Полина очень ценила их отношения и была из тех, кто не «отбивает» чужих парней, считая это непорядочным. Тем более парней лучшей подруги. Поэтому она старательно скрывала свои чувства, ни разу ни единым словом не намекнула ни Лиле, ни Сашке, ни кому-либо еще о том, что происходит у нее на душе. В курсе ее сердечных дел была только старшая сестра, та самая, что жила в Италии. Но это не считается. А больше никто не знал. Полина страдала гордо и молча, как Мцыри.

Возле выхода из кусковского парка Полина увидела афишу с портретом Моцарта, изображенного в виде красавца в завитом роскошном парике. Моцарта она просто обожала. Она обожала и его музыку, и его самого — такого маленького, хрупкого, болезненного, веселого, божественно гениального Амадео. У нее даже в мобильнике вместо звонка звучали первые аккорды из адажио двадцать первого концерта, знаменитая «Эльвайра Мадиган», задумчивая и нежная.

И вот теперь она не могла не остановиться перед афишей. Постояла, перечитала программу — и только потом увидела, что концерт состоялся еще в прошлое воскресенье. Повернулась, поспешила догнать Лилу с Саньком. А те даже не заметили ее отсутствия, шли себе парочкой к автобусной остановке.

Лила не отпускала руку Сани, старалась попасть с ним шаг в шаг. И вся она при этом колыхалась, как огонек свечи на сквозняке, — поводила бедрами, плечами, и головка ее тоже покачивалась из стороны в сторону. Казалось, чуть-чуть — и она затанцует.

Вот как быстро порой все меняется. Ехали они в Кусково — две подружки и при них Санек. А едут обратно — Санек и его девушка, и с ними еще ее подружка. Двое из троицы были, похоже, очень рады новой расстановке сил. А третья… Но кому какое дело до третьей? Третий всегда лишний.

Проводив подруг, Санек собирался было идти домой поесть, но решил зайти на школьный двор — глянуть, кто там играет в футбол. Возле школы навстречу вывернулся Кисель, старый приятель, которого в свое время исключили из две тысячи четырнадцатой.

— Здоров, Сазон!

— И тебе не болеть, Кисель!

— А я видел, как ты от остановки шел с двумя телками. С Варламовой и этой, забыл, как ее?

— Полина Козлова.

— Точно. Во, блин, расцвели розанчики! Чего, обеих сразу трахаешь?

— Типа того, — небрежно бросил Санек. А что еще он мог ответить? Кисель заржал, но в этом грубом смехе чувствовались и зависть, и уважение.

— Слушай, Сазон, — Санек увидел, что Кисель внимательно рассматривает его лицо. — Тут трендят, что тебя Гравитейшен разделал, как котлету.

— Ну, я ему тоже вломил…

Этих слов бывший кореш будто и не услышал.

— Так вот что я скажу. Тебя пацаны, — он сделал многозначительную паузу, — уважают. Ты, Сазон, не думай, что кто-то трендит: мол, у него батя в ментовке. Пацаны знают, что батя твой от вас слинял, а ты пацан правильный. И тебя уважают, в натуре. Придешь на тусу — к любому подойди, скажи: «Я — Сазон, Киселя дружок». Тебе каждый руку пожмет. Я не я буду, пожмет. Ты меня понял?

— Понял, — проговорил Санек. Сколько раз уже он слышал эту приблатненную трепотню, и всегда становилось как-то тускло, уныло у него на душе. Сколько угодно мог Кисель заливать ему баки, все равно нетрудно было догадаться, к чему тот клонит. Точняком стрельнуть хочет сотню, а то и две. Скажет, на пузырь не хватает.

Однако на этот раз Санек ошибся. Кисель клонил к другому.

— Я ведь это к чему бакланю? Если надо — ты только скажи. Тут же сшибем кодлу человек десять, Мишку после школы встретим — на куски его, гниду, разорвем!

Санек промолчал. Кисель заглянул ему в глаза. Видно, ему показалось, что Сазонов обрадовался его предложению.

— Ну! Давай в понедельник мы, в натуре, подойдем после уроков. С нами и Колян-Бульдозер будет. Бульдозера знаешь? Он большой, он Мишку по стене размажет. Так запрессует, что папа с мамой не узнают…

— Да не, не надо, — отвечал после паузы Саня. — На фига? Что я с ним — сам не разберусь? Обойдусь и без кодлы, и без Бульдозера. Я этого Гравитейшена один на раз поломаю, он у меня будет горячее дерьмо хавать!

Санек в этот миг и сам верил своим словам. Попадись ему сейчас Гравитц — несдобровать ему было бы. Кисель даже отступил на шаг.

— Ну, как знаешь, браток. Твое слово — скала. Но если что — имей в виду.

Вроде бы разговор закончился, они подали друг другу руки и разошлись. Но не успел Санек дойти до угла, как услышал, что Кисель кричит ему вдогонку:

— Эй, Сазон, стой, дело есть!

«Ну уж теперь-то точно сотню попросит! Он ведь простой, как хозяйственное мыло!» — Санек недовольно обернулся. Кисель бегом догонял его, но не один. Теперь рядом с ним нарисовался еще один пацан, из местных гопников. Звали его, кажется, Губон.