Анатолий Сигов - Игры хакеров

На этом они расстались, и Витас поспешил домой.

Дед дремал и открыл глаза, только когда он стал вынимать и раскладывать на столе лекарства.

– Что это? – спросил он хриплым со сна голосом.

– Лекарства.

Дед какое-то время молчал, затем спросил:

– Зачем ты покупал? Я же сказал, что сам оклемаюсь.

– Во-первых, не покупал, а мне принесли друзья. А во-вторых, тебе же врач прописал, а врачей надо слушаться.

Дед молчал и как-то странно смотрел на Витаса, как будто видел его в первый раз.

– Чаю сделать? Я принес специальный чай.

Он показал коробку деду.

– Да, – просто ответил дед.

Витас заставил деда принять лекарства, а потом они пили чай и долго молчали.

– Ты уйдешь сегодня? – наконец спросил дед.

Он отрицательно помотал головой, и опять воцарилось молчание. Нужно было как-то разрядить обстановку.

– Сегодня показывают что-нибудь интересное по телевизору?

– Найдем. В пятницу вечером всегда показывают сериалы и иногда интересные фильмы.

Разговор как-то не клеился. Витас заметил на столе фотографию деда в молодости с автоматом на плече, которой раньше не было на этом месте.

– А у тебя есть другие фотографии тех времен?

– Ничего не сохранилось, – ответил он со вздохом. – Была фотография нас с женой после свадьбы, но ее забрали с собой чекисты, когда делали обыск при аресте. Не знаю, зачем она им понадобилась.

По голосу деда Витас почувствовал, что надо соскакивать с темы.

– Ну а позже, когда ты работал в профсоюзах?

– А там я фотографировался только на документы, а потом, когда все развалилось, то собрал все в кучу и выбросил в помойку. Собственно, все это помойкой и было. Абсолютно все, во что мы поначалу верили.

Дед говорил ровным, бесстрастным голосом. Все уже перегорело, поэтому можно было продолжить тему.

– Неужели все?

– Все! – убежденно сказал дед. – Сначала мы верили, что это – отдельные явления, потом поняли, что это – система. Я иногда думаю, что если бы я в молодости знал, что будет происходить в 70-е и 80-е годы, то скорее бы ушел к лесным братьям.

– Но тебя бы убили.

– Это случилось бы сразу. А так нас убивали морально, разъедая души, долго и мучительно.

Многое для Витаса было непонятно. 70-е и 80-е годы прошлого века – это так давно! И вроде бы войны тогда не было.

– А что тогда было? Что случилось?

– В том-то и дело, что ничего. Мы просто стали катиться вниз, понимали это и ничего не могли поделать. Мы говорили одно, думали другое, а делали третье. Я вспоминаю, как мне было стыдно, когда я украдкой тащил свой профсоюзный паек мимо магазина, где люди часами простаивали за синюшными курами.

Витас не мог представить себе, что куры бывают синего цвета, почему за ними нужно «простаивать», и уж совсем его поразило слово «паек», которое ассоциировалось у него с лагерями для преступников.

Дед говорил с удовольствием, и он его не прерывал. Может быть, за долгие годы заточения в квартире с высокими потолками он мог наконец поговорить с живым человеком, даже если этот разговор был скорее похож на монолог. Витасу оставалось лишь направлять его и не давать сбиться на темы, которые могли бы взволновать и повлиять на сердце.

Незаметно наступил вечер. Телевизор они не включали. Дед опять принял лекарство, и чувствовалось, что он утомился. От ужина он отказался, да и ужинать, в представлении Витаса, было нечем. Потом позвонил отец, выспрашивал что-то у деда и пообещал заехать на следующий день.

В кровать он лег непривычно рано, убедившись, что дед уже заснул. Витас лежал с открытыми глазами и обдумывал то, что успел рассказать ему дед. С грустью он подумал, что, очевидно, дед считал, что жизнь прошла зря, и, может быть, единственное, что все еще удерживало его на земле, – это он, Витас. Но дед явно сдал за последнее время, и его следовало беречь.

Он продолжал вертеться в кровати, и мысли постепенно переключились на деньги. Надо было помогать деду. Наступали каникулы, и он подумывал о работе, но не представлял, куда бы он мог устроиться. Не было ни специальности, ни знакомых, которые могли бы его пристроить на какую-нибудь работу. Невеселые мысли были прерваны зуммером мобильника. Он взглянул на дисплей. Это была Элька.

– Превед! – начала она.

В их гимназии все говорили «преведами» и рассказывали анекдоты про «медведов».

– Макс сказал, что у тебя прихватило деда. Я звоню, чтобы узнать, как дела.

Ему было приятно услышать ее хрипловатый, как будто ленивый голос. Раньше она никогда ему не звонила.

– Сейчас лучше. Я напоил его лекарствами, и он заснул.

– О’кей. Если нужна помощь – не стесняйся. Я всегда помогу.

По ее тону он почувствовал, что она говорила не дежурную фразу, а искренне.

– Спасибо. А что ты делаешь?

– Перелопачиваю Интернет.

– А остальные?

– У всех сегодня дела.

– Ты что, одна?

– В единственном экземпляре.

Она помолчала секунду и добавила:

– Если можешь, то приезжай. У меня все закончилось.

Чувствовалось, что у нее хреново на душе. Он знал, что Элька терпеть не может оставаться одна в квартире.

– Ты понимаешь, – помялся он. – Дед…

– Я все понимаю. Завтра придешь?

– Постараюсь. Я думаю, что деду уже будет лучше.

– Постарайся! Американка может принести что-нибудь интересное. Превед.

У Витаса поднялось настроение. Нечасто в его короткой жизни он чувствовал, что кому-то нужен и кто-то о нем заботится. Он тихо прошел в комнату деда и прислушался. Тот спал, но дышал тяжело. Подумав, что надо зайти к нему еще раз ночью, он вернулся к себе и сразу же уснул до утра.

Утро началось с неизбежного. С очередного визита матери. Конечно, в последнее время промежутки между посещениями удлинились, а ее пребывание в квартире становились все короче, но совсем избежать их не удавалось.

Естественно, что вместо десяти она явилась в полдвенадцатого и, обняв ее, сделала вид, что поцеловала в обе щеки, ну точь-в-точь как это делали при встречах ухоженные женщины в телесериалах из жизни высшего общества где-то в Мексике. Он нее пахнуло чем-то резким, и Элька отшатнулась от этого запаха.

«Нельзя же выливать на себя жидкость непонятного происхождения в таких количествах!»

Но вслух она ничего не сказала. Еще одна несуразица резанула глаз, и тут-то она не смогла сдержаться:

– Мам, сними это!

Она сделала ударение на слове «это» и взглядом показала на жабо из каких-то ромашек зеленого цвета, закрывающее шею.

– Желательно и платье тоже, – добавила она. – От тебя лошади на улице будут шарахаться.

– Какие лошади? – не поняла мать.

– Не важно.

Мать решила проигнорировать выпад и стала задавать вопросы о ее жизни и здоровье. Ответом было «нормально», а большего матери и не требовалось. Хуже было бы, если бы Элька начала жаловаться и вываливать на нее проблемы, что предполагало бы какие-то действия и расходы. А так – «нормально» означало «хорошо и ничего не требуется», и это ее очень устраивало.