Дмитрий Вересов - Дети белых ночей

Второй алкаш, имени которого Кирилл так и не узнал, посмотрел на него серьезно, вздохнул и сказал странно и непонятно:

– Вот видишь, парень, закатилась монета и будет там лежать, пока киоск этот не сгорит. А твоя монета пошла по рукам бродяжить. Так и человек. Думают, пропал безвозвратно. А он просто вечный скиталец. Ходит себе где-то. Скажи вот, парень, какая жизнь настоящая? Залежалая иль пропащая?.. А никакая не лучше. Ни той нет, ни другой. Ни тебя нет, ни меня... Ни того парня...

– Какого парня? – не понял Кирилл.

– А того, про которого в песне поется. «И живу я на земле доброй за себя и за того парня...»

Мужик пропел строчку из песни и закашлялся.

– Надо было брать с подогревом. Горло вот застудил.

– Постой, мужик, что ты там говорил про скитальца? Ты про кого это? Что ты хотел сказать?

Кирилл подскочил к мужику, но тот уже приложился к кружке. Тогда Марков схватил его за грудки и встряхнул резко. Алкаш крякнул, еле устоял на ногах. Пиво плеснуло широкой волной и пролилось на землю.

– Э-э! Парень, ты чего к человеку прилип? – Между ними попытался втиснуться второй алкаш.– Обалдел, что ли? Ты чего? Из-за денег? Да мы отдадим тебе, спроси дядю Пашу Раздолбая. Меня на Лермонтовском каждая собака знает. Руки-то убери...

Марков сам не знал, что с ним такое случилось. Почему вдруг он бросился на этого мужика, как до этого на физика Миронова? Что он хотел от него услышать? Что-то ему показалось важным в этом пьяном бреду? Он сам не знал точно, что с ним произошло, что он хотел от алкаша. Просто он с утра думал о смерти. Как там у любимого поэта? «Все чаще я по городу брожу, все чаще вижу смерть – и улыбаюсь...» Откуда пришла к нему эта мысль? В десятом классе, когда Кирилл пытался писать под Блока, он сам накачивал себя такими мыслями, пытаясь вызвать в своем радостном, щенячьем теле приступ черной меланхолии. И стихи, и приступы депрессии получались у него одинаково плохо. А в это весеннее утро, когда даже уродливые тополя около платформы «Воздухоплавательный парк» радовались жизни, у него получилось.

Сначала он стоял на автобусной остановке среди одинаковых блочных девятиэтажек. Если автобус шел к «кольцу», то Марков ехал к платформе «Купчино», если же в обратном направлении – к «Проспекту Славы». А потом Витебский вокзал и двадцать восьмой трамвай до Института водного транспорта. На остановке тоже все было хорошо. Кирилл смотрел на девушку в лиловом пальто и такого же цвета берете и не мог понять – симпатичная она или нет. В профиль определенно хороша, даже красива, а вот анфас... Наверное, это большое несчастье быть красивой только в профиль... Она все время будет стараться повернуться к любимому человеку боком, словно отворачиваясь от него и смотря в пространство. Но нельзя же всю жизнь смотреть мимо? Когда-нибудь она устанет, и мужчина поймет, что она некрасива, и он не любит ее...

Он думал о красивом профиле в автобусе, даже садясь в электричку все еще муссировал эту идею. А в электричке, у пыльного окна, по которому уже прыгали проснувшиеся после зимней спячки транспортные насекомые, он вдруг подумал о смерти. Нет, сначала было чувство стыда. Старое, еще с девятого класса. Вот так он ехал на электричке из Павловска. Напротив него сидел Женька Невский с разбитой физиономией, и Кириллу было стыдно. Тогда он тоже смотрел в окно, в пространство, показывая Женьке свой профиль. Красивый или нет?

После застарелого чувства стыда пришла мысль о смерти. Женька Невский ушел в мир ионов два года назад. Во время выпускного вечера он пропал без вести, без следа, как пропадали солдаты на той войне. Выпускной бал. Их всех выпустили в большую, взрослую жизнь, а Женьку – в какую-то другую реальность, может, мир ионов...

У одноклассников Невского, да и у их родителей была одна версия случившегося – самоубийство. Кирилл хорошо помнил, как через два дня после выпускного, когда Женька так и не появился у больной матери, они собрались вместе на квартире у Смирновой. Здесь были все, вернее, почти все. А вот Акентьева не было – это он хорошо помнил. Впрочем, Вихоревой тоже. У Маркова было подозрение, что она и Акентьев предпочли трауру совместный отдых. Но делиться этим подозрением с остальными он не стал.

А вид у остальных был весьма бледный. Говорили мало, в основном пили, словно поминали уже Женьку. Только хозяйка квартиры все время тараторила взволнованно, обращаясь то к одному, то другому:

– Он ведь просто мог уйти. Бывает так! И у меня тоже так бывает – хочется вот бросить все и податься куда-нибудь, на север!

– В тайгу, к медведям! – буркнул кто-то, сделав ударение на «я».

– Нет, правда...– продолжила она с робкой улыбкой, но поддержки в массах не нашла.

– Или он память потерял! – предложила новую версию Смирнова.– Знаете, как люди теряют память?! И потом вспомнить не могут даже, как их зовут...

– Преждевременный склероз?! Успокойся, ради бога! – Марков подошел к ней и взял за плечи, думая, как бы суметь самому последовать этому совету.

После этой скорбной вечеринки ребята уже больше не встречались вместе, словно вина за Женькину смерть висела на каждом и лица старых товарищей неумолимо напоминали об этом. Но почему – смерть, думал тогда Марков, оставляя Невскому маленький шанс на спасение. Он мог, в самом деле, уехать – не на север, так на юг... Или просто потерять память. И потеряться. Так бывает!

Они учились в одном классе. Несколько мальчишек и девчонок, почти ничем не отличимые от своих одноклассников. Те же школьная форма, сменная обувь, сумка через плечо. Может, только девчонки были посимпатичнее и парни поразвязнее. Посторонний наблюдатель вряд ли смог их выделить из среды сверстников. Трудно, скажем, белому человеку в толпе папуасов различить представителей самого почетного и древнего рода. Он же не знает, какое значение имеет проколотая губа или кольцо в носу. Вот и между этой компанией и остальными учениками триста первой школы была невидимая пропасть. По крайней мере глубокая траншея, которая регулярно ими углублялась и расширялась. Чужаки в этот мир не допускались.

В этом мире произносились непонятные для непосвященных слова: Led Zeppelin, Nazareth, Deep Purple ...

– Яна Гиллана не было в этом составе! – спорили они на перемене.

– Да я вчера только слушал Pictures of Home . Что я, голос Гиллана не знаю, что ли?!

– Вот смотри. Перечисляю тебе весь их состав за этот год. Джон Лорд. Так?.. Ян Пейс. Так?..

Кирилл Марков был одним из лучших и ревностных хранителей этих странных ценностей. Несколько дней он заучивал наизусть имена, года, названия альбомов, которыми был заполнен его пухлый блокнот. На картонной обложке фломастером была нарисована знаменитая группа Kiss , которую Марков, к своему тайному стыду, еще ни разу не слышал. Но теперь Кирилл мог заткнуть за пояс любого в знании альбомов и составов групп. Любого, за исключением Саши Акентьева.