Дмитрий Вересов - Дети белых ночей

Наташа, незаметно для себя увлекшаяся сочным и жирным мясом, согласно кивнула...

Серая «Волга» остановилась у дома Иволгиных.

– На прощанье,– Курбатов поцеловал Наташу в губы.

Сопротивление опоздало. Он ловко выскользнул из машины, быстро обогнул капот и, открыв дверь, подал молодой женщине руку.

Приняв помощь, Наташа покинула салон автомобиля.

– Запомни,– Курбатов, стоя практически вплотную, положил ей руки на плечи, и девушка вынужденно подняла лицо,– ты обязана, просто обязана поехать в Англию на чемпионат! – Он еще раз коротко поцеловал ее.– Звони, обязательно звони!

Легкой походкой Курбатов направился к водительской двери, и открывшаяся из-за его спины картина парализовала Наталью. В трех шагах от места ее трогательного прощания с возможным отцом будущего ребенка стояла свекровь и, поджав губы, пристально смотрела на невестку.

Гертруда Яковлевна гордилась своим именем. Это была не просто гордость за редкое имя и его необычное звучание, это была гордость строителя нового мира, где всегда есть место трудовому подвигу. «Герой труда!» – так по прихоти коминтерновской мысли расшифровывали в Стране Советов доброе, старое, германское имя Гертруда.

На работе, или «на службе»,– так ей больше нравилось, Гертруда Яковлевна Иволгина была авторитетным специалистом и уважаемой личностью. Отдел научно-исследовательского института, в который ее забросила судьба, был для учреждения профильным, а следовательно, награды и повышения не долго искали своих героев. К тридцати семи годам, довольная мужем и положением руководителя лаборатории, она лишилась третьей своей духовной опоры в жизни – чувства уверенности в сыне.

Всегда доступный и ясный, как томик Куприна из домашней библиотеки, ребенок, перешагнув порог взрослой жизни, стал отдаляться от нее. Выскочившая чертиком из табакерки дальневосточная гимнастка панически испугала Гертруду Яковлевну. Паника ее была далека от традиционных мещанских, как она их называла, страстей, связанных с пропиской и разменом жилплощади, и целиком относилась к области несбывшихся надежд в отношении будущего любимого сына.

Ей было горько признавать тот факт, что рядом с яркой и сексапильной провинциалкой ее пентюх будет вынужден всю жизнь играть роль комнатной собачки, не имея возможности сосредоточиться на научной работе. А ведь именно последняя, и в этом Гертруда Яковлевна не сомневалась ни на минуту, была единственным достойным мужским занятием.

Кроме того, Гертруда Яковлевна искренне считала, что молодым, незрелым духовно и нравственно не следует спешить с брачными узами, даже имея под боком надежную опору в ее лице. Тот факт, что она сама вышла замуж в шестнадцатилетнем возрасте, да еще и будучи беременной, ею полностью игнорировался.

В торопливости, с которой сын стремился к семейной жизни, она легко угадывала чужое влияние и, увы, по собственному опыту зная возможные к тому причины, проявляла повышенную бдительность.

Именно соображения этого порядка вынудили Гертруду Яковлевну написать известное письмо родителям невесты, а их визит она собиралась использовать как законный предлог для срывания всех масок. Она была уверена, что, несмотря на существующую между молодыми людьми физическую близость, ее сын к зачатию ребенка отношения не имеет. Откуда появилась у нее эта уверенность, неизвестно. Может быть, сердце матери подсказало, но, скорее всего, в этом была виновата некачественная звукоизоляция жилых помещений.

Двоякое ощущение вызвал у нее и щедрый дар новых родственников. Она не особо кривила душой, согласно вздыхая вместе с коллегами, прямо указывавшими ей на явные признаки мезальянса в предстоящей женитьбе сына. Так что и «стартовые» пять тысяч рублей, и аналогичную сумму на «зубок и обзаведение хозяйством» она приняла как некий «искупительно-вступительный» взнос темных крестьян, совершающих головокружительный социальный рывок. То, что это несколько не соответствовало ее публичным высказываниям как члена партии, Гертруду Яковлевну не смущало. А вот сумма указанного взноса все-таки вызывала определенные сомнения, которые увеличивали ее смутное беспокойство.

Иволгиной, как закаленной в институтском горниле номенклатурной единице, без труда удавалась внешняя открытость и расположенность к избраннице сына. Данную линию поведения, направленную на усыпление бдительности противника, она считала верной и плодотворной.

Но упрямая жизнь и слепые чувства сына переигрывали Гертруду Яковлевну на всех участках невидимого фронта. С каждым днем ей все труднее и труднее давалась выбранная роль, и появилось предчувствие, что момент полного фиаско неизбежен. Это горькое понимание наполняло душу нерядового инженерно-технического работника желчной отравой зависти побежденного к победителю и тяжелым ощущением возрастной уязвимости.

Она стала часто уходить со службы немотивированно рано, подолгу бродила в лесопарковой зоне рядом с домом, жалела себя и размышляла, размышляла, размышляла...

Внезапно прямо перед собой Гертруда Яковлевна увидела, как у припаркованной серой «Волги» обнимается парочка влюбленных. На фоне яркой зелени их купчинского тупичка картинка была идиллическая. Не желая нарушать чужого счастья, женщина остановилась и собралась было повернуть обратно, как вдруг услышала фразу:

– Ты обязана, ты просто обязана поехать в Англию на чемпионат.

Это был момент истины для отважной и одинокой разведчицы Гертруды Яковлевны Иволгиной. Самое ужасное, что полностью парализовало ее в тот момент,– это понимание, что теперь, когда все сомнения подтвердились, она не в состоянии придать обстоятельства дела гласности, не нанеся сокрушительного удара по чувствам и вере своего сына.

Когда мгновение спустя мужчина исчез в салоне автомобиля, Гертруда Яковлевна, нисколько не сомневаясь в том, кого она сейчас увидит, подняла глаза. Растерянная, с пылающими от стыда щеками, перед ней стояла невестка.

Женщина ощутила прилив такой бессильной ненависти к этой девке, что ей захотелось упасть прямо здесь, на покрытом трещинами асфальте, и разрыдаться. Тем не менее она нашла в себе силы сделать несколько шагов и, подойдя к невестке, наотмашь ударить ее по щеке. Голова Натальи безвольно мотнулась, и с чувством злорадного облегчения Гертруда Яковлевна увидела, как проявляется на смуглой коже алый отпечаток ее ладони.

– Он ничего не узнает, а ты блуди подальше от дома.

И, не удержавшись, она влепила Наталье вторую пощечину.

Сияющий Домовой ворвался в квартиру.

– Наташка! Татусенька – будущая мамусенька! – Он подхватил жену на руки и закружил по комнате.– Ура! Победа! Завтра врачи разрешили встречу с Кириллом. Ты как верная жена последуешь за своим мужем.– Он осекся.– Что случилось? Что сказал врач?