Орхан Памук - Новая жизнь

Обратил ли я внимание (это заметил его внук), что, когда в начале лета аисты отправляются на север или в августе — на юг, обратно в Африку, они теперь летят гораздо выше, чем раньше, в старые счастливые времена. Это все потому, что города, горы и реки, над которыми они пролетают, находятся в такой грустной стране, что ее ничтожность им не хочется видеть. Говоря с любовью об аистах, он упомянул об одной французской девушке-гимнастке с ногами как у аиста, приезжавшей пятьдесят лет назад в Стамбул, и затем он вспомнил о старых цирках и ярмарках, описав с большими подробностями и в более ярких красках, чем обычно, конфеты, продававшиеся там.

Меня пригласили на обед; и пока мы ели и пили холодное пиво «Туборг», старик рассказал историю об отряде рыцарей-крестоносцев, которые застряли в Центральной Анатолии во время восьмого крестового похода и спустились под землю через пещеру в Каппадокии. За многие века их влияние усиливалось, дети и внуки этих рыцарей расширили пещеры, раскопали коридоры под землей, нашли другие пещеры, основали подземные города. Иногда переодетые шпионы из страны лабиринтов, где не бывало солнца и жило Множество Людей из Древнего Рода Крестоносцев (МЛДРК), выходили на поверхность в разных обличьях и, проникая в наши города и на наши улицы, проповедовали нам величие западной цивилизации, чтобы люди из МЛДРК, тайно вредившие нам под землей, могли спокойно выйти на поверхность. Знал ли я, что этих шпионов называли «ОПА»? Я знаю, что был крем для бритья такой марки?

Я не помню, говорил ли Сурейя-бей о том, что любовь Ататюрка к каленому гороху обернулась для нашей страны великим национальным бедствием, или я в тот момент вообразил себе это? Он ли заговорил о Докторе Нарине, или это я упомянул о нем? Не могу сказать. Ошибкой Доктора Нарина, сказал он, было то, что он как материалист верил в вещи и полагал, что, если их прятать, это поможет сохранить их исчезающую душу. Если бы это было правдой, то на блошиный рынок давно бы низошло духовное просветление. Просветление. СВЕТ. Освещение. Сияние. Это слово часто встречается в названиях торговых марок. И естественно, все — подделка, все эти лампочки, чернила и прочее. Доктор Нарин, поняв, что не сможет уберечь наши потерянные души с помощью вещей, прибег к терроризму. Ну а это, конечно, устраивало Америку; никому, кроме ЦРУ, эти дела лучше не удавались. И сегодня на месте его дома гуляет ветер. Его дочки-розы сбежали одна за другой, а сын давно убит. Его организация развалилась, и, наверное, каждый сыщик, как бывает во времена гибели великих империй, объявил о создании своего независимого объединения — «княжества». Поэтому в наши дни великолепные земли, которые умники-колонисты находчиво именовали «Средний Восток», кишели неумелыми самозванцами-«князьями», бывшими сыщиками, объявившими о своей независимости. Он указал сигаретой не на меня, а на пустое кресло рядом со мной, дабы подчеркнуть противоречие этой колонизации: мы уже пришли к концу собственной независимой истории, предшествовавшей колонизации наших земель.

На сумрачный сад, словно на кладбище, спускался вечер, усиливая его безмолвие, и тогда Сурейя-бей внезапно заговорил о том, чего я ждал уже несколько часов. Сурейя-бей рассказывал об одном японском миссионере-католике, с которым случайно познакомился в окрестностях Кайсери, когда тот пытался заниматься промывкой мозгов населения во дворе одной мечети, и вдруг он внезапно сменил тему: он не мог вспомнить, откуда взялось название карамелек «Новая жизнь». Но он думал, что волшебное имя оказалось подходящим, так как карамель ассоциировалась у людей, живущих на этих землях, с большим количеством времени, связывая их потерянное прошлое с новым вкусом и новым сознанием. Несмотря на то что конфеты и само слово «карамель» считались французским заимствованием, это было не так. Вообще-то, турецкое слово «кара», «черный», впоследствии перешедшее в индоевропейские языки, было одним из основных слов в языке людей, живших на этих землях десятки тысяч лет, и являлось префиксом многих слов, обозначавших все, что имело черный или темный цвет; так что он, Сурейя-бей, тридцать два года писал это слово на каждой обертке своих «кара-мелек».

«Ладно, а Ангел?» — спросил неудачливый путник, терпеливый страховой агент, несчастный герой книги.

Вместо ответа Сурейя-бей прочитал наизусть восемь из десяти тысяч стишков, написанных им на обертке. Простодушные ангелы не были заманчивыми, они не будили моих детских воспоминаний, они делали мне знаки из четверостиший, в которых их сравнивали с красавицами всего мира, уподобляли сонным девушкам, окутанным сказочным, колдовским очарованием, и все больше наделяли детскими чертами, что мне очень не нравилось.

Сурейя-бей объяснил, что он сам написал все стихотворения, которые прочитал. Он написал примерно шесть тысяч из десяти тысяч четверостиший на обертках карамелек. В те золотые годы, когда оборот достигал невообразимых размеров, он иногда писал по двадцать стихов в день. Разве император Анастасий, начав чеканить первую византийскую монету, не приказал поместить на ней собственный портрет? Старик напомнил мне, что некогда его творения хранились в банках во всех бакалейных лавках этой страны между весами и кассой, и что в десятках миллионов карманов лежал предмет, носивший его печать, и что когда-то карамельками пользовались вместо мелочи; он сказал, что он, как император, некогда отпечатавший монету, насладился всеми благами жизни: властью, богатством, удачей, красивыми женщинами, славой, успехом и счастьем. И поэтому ему совершенно не нужно страховать жизнь. Но чтобы утешить своего молодого друга-агента, он расскажет, почему он решил поместить на карамельки рисунок ангела. В молодости он часто ходил в кино в Бейоглу и очень любил фильмы с Марлен Дитрих. Особенно ему нравился фильм «Der Blaue Engel» — «Голубой ангел». Фильм, снятый по роману немецкого Генриха Манна, вышел в турецком прокате. Сурейя-бей прочитал роман, в оригинале называвшийся «Профессор Унрат». Профессор Унрат, которого в кино играл Эмиль Яннингс, был скромным школьным учителем. И однажды он влюбился в женщину легкого поведения. Хотя женщина выглядела как ангел…

Дул ли на улице сильный ветер, шелестевший листвой деревьев? Или же мой разум, унесенный ветром, слушал себя? Некоторое время я словно «отсутствовал», как обычно говорят добрые учителя про своих мечтательных и задумчивых учеников, смущающихся из-за своей невнимательности настолько, что их всегда хочется простить. Видение моей молодости промелькнуло у меня перед глазами, словно сияющие лучи чудесного, недосягаемого корабля, исчезавшего в сумраке ночи. В безмолвии, куда я погрузился, я, конечно, понимал, что Сурейя-бей продолжает пересказывать печальный сюжет фильма и романа, который он любил в молодости, но я будто ничего не слышал и не видел.