Полина Дашкова - Качели (сборник)

Кстати, если бы кто-то из этих горе-совместителей спросил бы совета у Артура Шпона, то услышал бы одно: не лезь не в свое дело. Посредничество должно быть единственной профессией. Совмещать его нельзя ни с чем.

Так что мифы при ближайшем рассмотрении оказываются настолько недостоверными, что даже неинтересно их повторять. Но есть один, главный: грамотное заказное убийство невозможно раскрыть и уж тем более предотвратить. Для Артура Шпона эта истина являлась святой и незыблемой. Усомниться в ней значило потерять веру в самого себя.

Когда был убит «смотрящий» Приморья Коваль, Артур насторожился. Крупный выгодный заказ прошел мимо него. Он, разумеется, знал, кто и почему, и от этого было еще больней. Чеченцы, такие серьезные заказчики, еще ни разу не обратились к нему, работали сами. Это наводило на грустные размышления. А грустить Артур не любил. И он начал действовать.

Ему стало известно, что нового «смотрящего» Михо обхаживают так же, как недавно Коваля. Он был уверен, Михо ни на какие компромиссы с «чехами» не пойдет, а следовательно, в ближайшее время его ждет такая же участь, как и предшественника.

Нельзя было допустить, чтобы и этот заказ ускользнул из рук. Дело даже не в деньгах. Дело в перспективах. Если Артур выполнит работу толково, быстро и чисто, чеченцы непременно обратятся к нему вновь. Он станет им нужен. Необходим. А ради этого можно пойти на многое. Рано или поздно именно им, «чехам», будет принадлежать Приморский край. Да что край, вся Россия.

Артур знал, что у нового «смотрящего» больные глаза, и догадывался, что лечить свои бесценные очи Михо будет скорее всего в Москве, в клинике всемирно известного офтальмолога. Это было бы огромным везением для Артура. И он нашел способ убедить «чехов», что будет разумней убрать Михо именно в Москве, чтобы не поднимать здесь, в Приморье, вторую волну, ибо не утихла еще первая, вспухшая после убийства Коваля. Да и вообще, такие дела лучше делать на чужой территории.

«Чехи» подумали, посовещались и согласились.

Инстинкт самосохранения – штука опасная. Ему нельзя верить. Он врет. Он заставляет бежать, драпать, сверкая пятками, прятать голову в зыбкий песок. За инстинктом следует паника, потом шок. Болевой шок – это смерть. Кирилл понял это еще в Афганистане. Пуля может и пощадить, даже если задето сердце, все равно остается шанс. Совсем слабый, но остается. А вот болевой шок убивает сразу.

Серега Берестов погиб у Кирилла на глазах от пустяковой раны. Они продвигались короткими перебежками под обстрелом, и вдруг Серега рухнул, распластался на горячей чужой земле. Кирилл подполз к нему и сразу понял, что Серега мертвый. Но раны никакой не увидел. Потом оказалось, что пуля прошла под мышкой, едва задев мягкие ткани. Серегу убил болевой шок, прямое следствие инстинкта самосохранения.

А вот страху верить можно. Надо только научиться отличать его от паники, при которой дрожат коленки, пересыхает во рту. Настоящий, продуктивный страх заставляет сначала думать, а потом действовать. Не наоборот. Иногда обостренное чувство опасности становится единственной реальностью, на которую можно опереться.

После Афгана был Таджикистан. Там земля не взрывалась под ногами, и стрельба звучала редко. Таджикская мафия работала тихо и вполне грамотно. И Кирилл не поверил своему надежному, острому, как бритва, чувству опасности. Просто не захотел верить. Ну в самом деле, почему офицер КГБ не может жить по-человечески, то есть иметь семью, ребенка?

Он работал по знаменитому «хлопковому» делу. Его вежливо предупредили, что не стоит копать слишком уж глубоко. Некоторым уважаемым людям это не понравится. Кирилл не прислушался. Предупредили более грубо. Он продолжал работать. Уважаемые люди продолжали выражать недовольство.

Наверное, человек, у которого жена ждет ребенка, должен более внимательно прислушиваться к замечаниям высокопоставленных чиновников, уважаемых солидных людей. Должен или нет? Кто ответит на этот философский вопрос?

Замечания, то есть прямые угрозы, звучали грубой бранью в телефонной трубке каждую ночь. Под утро звонили в дверь, а потом убегали, давая ясно понять:

«Мы здесь, мы всегда с тобой, остановись, дружок, ты ведь хочешь стать счастливым отцом».

Он не остановился, продолжал работать. Счастливым отцом ему суждено было стать всего на две недели. Жена вышла погулять с ребенком, не спеша везла коляску по безлюдному тихому переулку. Черная «Волга» выскочила из-за угла и на большой скорости въехала на тротуар...

Жена чудом осталась жива. А ребенка спасти не удалось. Позже с женой они развелись, потому что слишком тяжело было смотреть друг на друга...

Михо все-таки надел темные очки и не снимал их даже в помещении. Глаза болели и слезились, не переносили ни ветра, ни прямого света. Он уже договорился с профессором-офтальмологом, собирался в Москву, в знаменитую клинику. Только там могли помочь, вылечить глаза «смотрящего» Михо. Оставалось много дел здесь, во Владике. «Чехи» наезжали уже всерьез, без дипломатических предисловий, как это было с Ковалем.

Михо старался не спешить и не суетиться. Но не получалось. Постоянная резь в глазных яблоках мешала сосредоточиться.

– Что ты тянешь? Надо решить эту проблему раз и навсегда, – говорила жена, – ты должен лететь сегодня, сейчас, и не в Москву, а в Канаду. Там безопасней и надежней.

Он знал, что она права. Но Канада слишком далеко.

– Михо, сейчас не лучшее время, чтобы оставлять Владик без присмотра, даже на несколько дней, – предупреждала братва.

– Нэ будышь делытыся, в бетон закатаим, – обещали «чехи».

– Когда же вас ждать? – спрашивал по телефону профессор.

Кто-то из своих, из самых близких, стал работать на «чехов». С этим надо было разобраться сию минуту. На складе случился пожар, сгорело товару на несколько «лимонов». И с этим следовало разобраться. Партия автомобилей оказалась полностью бракованной. Все валилось на него одного, и желающих подставить плечо не было.

Коваль оставил край не в лучшем состоянии. Проблем накопилось столько, что у Михо голова шла кругом. Он и при жизни своего предшественника подозревал, что тот успел размякнуть в последние полгода, ослабил хватку, потерял бдительность. Коваль вообще казался Михо человеком слишком мягким, чувствительным. Он был вором старой закалки. Для него убийство оставалось крайней нежелательной мерой, превыше всего он ставил воровскую честь и блатное братство. А сейчас так нельзя. Задавят, загрызут молодые жадные волки-отморозки. Позволишь себе хоть каплю снисходительности, и подопечные бизнесмены начнут стаями ускользать из-под контроля.