Андрей Геласимов - Андрей Геласимов – Жажда

«А ты чего на полу? – из коридора доносится голос доктора. – Ну-ка, вставай. Я же тебе сказал – забирайся на стол. Ты почему на пол улегся?»

«Там узко. Я упаду».

«Давай, давай. Ты смотри, что придумал! Воспаление легких решил подхватить?»

«А зачем такая большая лампа?»

«Давай, забирайся. Хватит болтать. Помогите ему. Он так никогда не встанет».

Я поворачиваю голову и вижу – ко мне идут ноги в женских туфлях. А врач где-то за спиной продолжает говорить мужским голосом: «Надо же, решил лежачую забастовку здесь нам устроить. Давайте, поднимайте его на стол».

У нее руки тоже холодные, но мне уже почти все равно.

«А ну-ка, приподнимись чуть-чуть».

«Мне больно».

«Я знаю. Сейчас в маску подышишь – и все пройдет».

«В какую маску?»

«А вот поднимись – я тебе покажу».

Стол очень узкий. Она смотрит на меня темной половиной лица и пристегивает мне руки.

«Ну что, теперь будешь плакать? – голос из-под повязки у нее стал другой. – Ты же у нас будущий солдат. Солдаты не плачут. Ты любишь кино про войну смотреть?.. Что? Говори громче. Чего ты шепчешь?».

Я повторяю – «люблю».

«Ну вот. А солдатам, знаешь, как иногда бывает больно. И они не плачут. Они должны терпеть. Ты будешь терпеть, когда пойдешь на войну?»

Я киваю головой, но слезы вытереть не удается. Она пристегнула уже обе руки.

«Молодец. Сейчас я тебе вот тут кое-чем помажу – будет немного холодно, но ты потерпи. Ладно?».

Я снова киваю, и она мажет чем-то мокрым там, где на рубахе у меня дыра.

«Нормально?».

«Да».

Мне не видно – чем она там намазала. Чувствую только, что липко. И стало еще холодней.

«Давайте наркоз», – говорит врач. На лице у него тоже повязка.

«Не бойся, малыш, – говорит она. – Маска плотно прилегает? Не верти головой».

Но я не вертел. Я хотел кивнуть, что прилегает плотно.

«Сейчас я включу тебе газ, а ты начинай считать от ста до одного. В обратную сторону. Понимаешь меня?.. Не верти головой».

И я начал считать. Но потом забыл, потому что старался держать глаза открытыми. Чтобы они не подумали, что я уснул. И не начали резать.

«Ты считаешь?.. Да перестань вертеть головой. Думай о чем-нибудь приятном».

Но я вдруг увидел эту с длинными волосами. Как она бежит к воротам и забивает отцу гол. А потом глаза просто закрылись. Я хотел им что-то сказать, но не успел. Кажется – о том, что лучше буду считать сначала.

– А где Пашка? – сказал я, усаживаясь на переднее сиденье Генкиного джипа. – Опять, что ли, подрались?

– Сегодня Серегу будем искать без него, – ответил Генка. – У него дома проблемы.

– А вчера почему не приехали?

– Вчера у нас у обоих были проблемы.

– А я вас ждал.

– Ничего, – усмехнулся Генка. – У тебя семья теперь новая объявилась. Нашлось, наверное, чем время занять.

– Нашлось. Брата своего водил в школу на «Веселые старты».

– А мамка его чего? На тебя, что ли, пацана своего скинула?

– Да нет. К ней какие-то журналисты американские приехали. С ними была занята.

– Американские? – он опять усмехнулся. – А отец твой куда смотрит? Уведут телочку. Она такая себе ничего.

– Да это же все по работе.

– Знаю я их работу. Трахаются в своих редакциях без конца. Я бы сам с этой телочкой с удовольствием подружился. На предмет взаимной и бескорыстной любви. Отец-то у тебя уже старенький. Ей, наверное, скучно с ним. Ты как думаешь, полюбит она ветерана чеченской войны? Или сам уже яйца намылил? А, Константин?

Я промолчал и стал снимать куртку. В машине печка работала на полную мощь.

– Обиделся, что ли, Костя? Ты чего? Она же тебе никто. И отца своего ты, между прочим, сам не хотел видеть. Если б не я, ты, вообще бы, у них не остался.

– Я не обиделся, – сказал я.

– Брось ее вон туда, на заднее сиденье. Чего ты мнешь ее у себя в руках.

Я развернулся, чтобы положить куртку, и в этот момент из ее кармана выпал листок.

– Опа! – он тут же подхватил его, продолжая одной рукой вести джип. – Это у тебя что такое? Сам, что ли, нарисовал? Ни фига себе ты рисуешь! Классно! А почему никогда не говорил?

– Я вчера только рисовать начал.

– Да ладно тебе! – одним глазом он смотрел на дорогу, а другим заглядывал в листок. – Сразу, что ли, так рисовать научился?

– До армии еще чуть-чуть рисовал. Один человек меня заставил.

– Умный человек. Спасибо ему скажи. А говоришь – тебя телочки не интересуют. Ты посмотри – какую классную нарисовал! Да еще с длинными волосами! Знаешь, как я люблю длинноволосых телок. Кто это?

– Знакомая моего отца.

– Слушай, вот батя у тебя молодец. С виду уже пердун–пердуном, а телки вокруг него – самый цимус. Липнут молодые на старичка. Надо взять у него консультацию.

– Ей сейчас, наверное, лет пятьдесят.

– Да? – он полностью отвлекся от дороги, чтобы внимательнее вглядеться в ее лицо. – А почему так молодо выглядит? Прикалываешь меня? Слушай, какой-то ты сегодня странный.

– Смотри на дорогу, а то врежемся во что-нибудь.

– Да я-то смотрю. А вот ты про телку мне рассказать не хочешь.

– Нечего рассказывать. Я тогда маленький был еще.

А теперь большой. Генка тоже. Выросли и ездим по вокзалам – ищем Серегу. Которого нигде нет. Ни бомжи, ни милиция – никто ничего не знает. А Генка ментов не может терпеть. Я разговариваю – он в сторону смотрит. Или говорит – пойду сигареты куплю. В итоге садишься в машину, и под тобой что-то хрустит. Валяются по всему джипу. Но пока не вытащишь, не узнаешь – «Парламент» или «Давидофф». Потому что Генка только дорогие берет. Сбылась мечта идиота. Американский джип и сигареты валяются на полу. Даже не «Мальборо». А в школе, наверное, окурки сшибал. «Слышь, чувачок. Покурим?». Разговор у ДК. Где там, интересно, фрязинская шпана тусовалась?

– Ты пацанов в детстве тряс?

Он смотрит на меня и не понимает.

– Я говорю – копейки у пацанов отнимал?

– А! Ты про это, – он улыбается, припоминая. – Ну да, конечно. А как ты хотел?

Я никак не хотел. Понятно было, что он не в музыкальной школе учился.

– Били?

– Кого?

– Тех, которых трясли.

– По-всякому приходилось. А, вообще, я драться любил. Стоишь, еще разговариваешь с ним, а в голове уже так… знаешь… весело. И вот тут в животе замирает… Как холодом.

На милиционере была кожаная куртка. Черная, блестящая, такая гладкая. Сидела на нем коробом и почти не гнулась в локтях. Средневековый стражник в доспехах. Кого они убивают, чтобы содрать кожу такой толщины? Тулья у фуражки как памятник полету Гагарина в космос. Если смотреть снизу – закружится голова. Но на этого можно было смотреть только сверху. Маленькое смеющееся лицо, которому все равно, что оно маленькое. Главное, что над ним кокарда. А в щеках отражается левый и правый погон. Две узких лычки. Но шире, чем возможность сказать ему: «Да пошел ты на …, козел». Намного шире. Под левым глазом такая розовая пимпочка. То ли бородавка, то ли еще что.