Григорий Ряжский - Колония нескучного режима

— Простите, как я должна к вам обращаться? — вежливо спросила Ницца у православного чиновника. — Вы, ведь, как мне сказали, в каком-то смысле министр православных иностранных дел? — и улыбнулась обезоруживающей улыбкой.

Митрополит тоже улыбнулся в ответ, и она сразу отметила, что у него умные глаза. И ещё поняла, что пятью минутами дело не завершится.

— Можете называть меня отец Владимир, — на хорошем английском ответил он, — так нам обоим будет проще. Иначе, боюсь, вы заплутаете в наших дебрях.

Теперь они оба улыбнулись. И Ницца сказала:

— Дело в том, отец Владимир, что я хочу сделать благотворительный взнос в адрес Русской православной церкви.

Митрополит развёл руками:

— Что ж, это пока ещё никому не возбранялось. Будем весьма за это признательны, примем любое вспомоществование с благодарностью. Вы не первая, кто к нам приходит. Но позвольте спросить, с чем связано это ваше устремление? И почему — наша церковь, православная? Кстати, о какой сумме конкретно идёт речь?

— Можно я перейду на русский? — неожиданно спросила гостья. — Так нам обоим будет удобней.

— Давно пора, — улыбнулся митрополит, — сразу бы сказали, что русская англичанка. Никто бы вас за это не укусил. — Оба засмеялись. И ей стало необыкновенно легко.

— Тогда буду говорить прямо, отец Владимир. Первое и главное — мой сын служит в Боровске, при храме Святого Даниила. Там настоятелем отец Олимпий, прекрасный человек, как говорит мой сын.

Митрополит кивнул.

— Знаю Олимпия, достойнейший человек, давно служит.

— Второе. Какова сумма вспомоществования, пока не знаю. Это будет зависеть от того, сколько потребуется для реставрации и обустройства разрушенного храма в деревне Жижа, под Боровском. Сколько понадобится — такова, скорее всего, будет и сумма. Если, конечно, в этом заинтересована РПЦ. И если вы согласны, что мой сын станет там настоятелем. Он об этом мечтал с самого детства. Этот храм виден из окна нашего дома. Сначала я на него смотрела, потом мой сын. Но случилось так, что я оказалась на Западе, а мой мальчик закончил Духовную семинарию в России. С отличием. И теперь… Я хотела бы… Но так, чтобы… чтобы это произошло без упоминания обо мне… без обнародования нашего с вами разговора… Вы… меня понимаете, отец Владимир?

Митрополит не ответил, он уже что-то чиркал на лежащем перед ним листке бумаги.

— Фотография храма имеется? — спросил он, не отрывая глаз от листка. — Я имею в виду, с собой?

Она кивнула и вынула из сумочки фото, там, где Ванька, улыбающийся, стоит на фоне разрушенной церкви, в джинсах и клетчатой ковбойке, и молча положила снимок на стол перед митрополитом. Тот взял, вгляделся.

— Восемнадцатый век, вторая половина… — вдумчиво произнёс он и, положив фотографию обратно на стол, добавил: — Я не большой специалист в этом, но кое-что могу сказать уже сейчас. Полагаю, подобное состояние храма позволит осуществить комплекс восстановительных работ за два — два с половиной миллиона. Долларов. Американских, разумеется. Максимум — три. У нас есть подобный опыт. Это включая всё. Обмеры, геология, заказ архитектурного проекта в Росреставрации, самоё строительство, утряска с властями. Ну и всё прочее, до обустройства и освящения. При том что РПЦ, само собой, проявит во всём посильное участие. Да, кстати, если в фунтах стерлингов, то около половины. Как говорится, по курсу. Что там у нас сегодня? — Он глянул на запись в перекидном календаре и удовлетворённо кивнул. — Доллар девяносто четыре за фунт. — Потыкал пальцем в калькулятор: — Ну, скажем, миллион триста тысяч. Фунтов стерлингов. Плюс-минус. — Митрополит доброжелательно посмотрел на гостью. — В общем, полтора миллиона, чтобы не ошибиться. Думаю, нужно исходить из этого.

Ницца сосредоточенно кивнула. И вопросительно посмотрела на митрополита. Тот понял. И пояснил:

— А мальчик, по-моему, славный. Лицо хорошее. Милостью Божьей. Справимся у настоятеля, конечно. Но я и так уверен, в патриархате возражений не будет. Всё решаемо, уважаемая миссис Натали. Практически всё. Рукоположим, не сомневайтесь.

И они внимательно посмотрели друг на друга, давая понять, что каждый из них остался доволен имевшим место разговором. Отец Владимир протянул руку, то ли чтобы она её пожала, то ли для поцелуя. Ницца на всякий случай произвела обе манипуляции.

В этот день она осталась ночевать в городской квартире, а утром, выпив кофе, к девяти часам поехала в городок Баумана, туда, где размещалась Росреставрация. Чтобы выяснить всё о сроках, ценах и хозрасчётном опыте в сфере подобных работ. Планировала, что её переговоры с архитекторами и искусствоведами займут весь остаток недели. Но надо было ещё вернуться в Жижу и переговорить с Норой. И очень серьёзно. Как с наследницей рукописи Джона. По деньгам она прикинула сразу. В тот же день, как побывала в Свято-Даниловом монастыре. Полмиллиона фунтов она набирала из лежащего в акциях «Harper Foundation» остатка за собственный, разошедшийся по миру сборник. Сбор от «Пастуха её величества», по её расчётам, должен активно стартовать, начиная с апреля, не раньше. Пока издадут, завершат рекламную кампанию, то-сё. Да! Ещё с Триш поговорить. Как она. Относительно участия. Имея в виду, если с иллюстрациями Юликовыми всё пройдёт успешно, в подарочном варианте. Вольётся в проект? Нет? Надо решать и это. О господи, «в проект»! О чем это я? Совсем с ума сошла, идиотка. Стоп! Штерингаса навестить! И его время, видно, пришло. Отцовское.

После похорон Юлика Кира Богомаз просидела в Москве три дня. Два из них пришлись на выходные. Третий, понедельник, стал уже пропущенным днём для Петькиной учёбы в боровской школе. Дальше пропускать занятия было нельзя, но и, с другой стороны, появиться в Жиже, на глаза Триш, тоже не было сил. И как теперь это сделать, как? Валить на покойника? Приручил, мол, приблизил, так и сжились. Про ребёнка не знал поначалу, что — его. Да так, собственно, и было. Не знал. А как узнал-размяк, не смог больше самому себе противиться, не надеясь, что жена когда-нибудь вернётся в Союз. Да кто ж знал, Господи ты Боже, что капитализм этот будет и революция, какая случилась. Да в страшном сне никто и подумать не мог про такое. И Шварц не мог, как все другие. А случилось. И вот теперь Триш здесь, у себя дома, а её, Киры, там нет. Тоже — у себя дома.

На четвёртый день, изведя себя до крайности собственным мучительством, взяла Петьку, и они поехали. Решила, будь что будет. Приеду и всё скажу. Хотя она и так всё знает. Видела её глаза. Если не сама догадалась, то наверняка родня просветила. Да и о чём просвещать? Полный дом вещей, орущих о её женском присутствии, плюс комната мальчуковая, ученическая, на втором этаже, рядом с их с Юликом спальней. И там — комплект. Восемь лет жизни. Гортензии в палисаднике, к лету зацветут, её руками посажены. И немножко клубнички, по краю участка, многолетней, витамины для мальчика.