Мастер Чэнь - Магазин воспоминаний о море

— Знаешь, Юрик, я только что с Борнео, правда, я был подальше, там, где Семпорна, — и лица у отельных служащих там и вправду неприятные.

— А, ты нырял на Сипадане, значит. Где жил? На Мабуле, конечно?

— А ты меня осудишь?

— Ну нравится человеку шуршание пальмовых листьев над головой, а жить, как приличные люди, среди моря, на сваях, на Капалане в четырех звездах тебе было бы неприятно, все понятно… Так вот. Федорчук с честным толстым лицом начал ей рассказывать, что если не сами жители Сабаха, то их дедушки точно ели. И не с голода, а в ритуальных целях. Если начинается племенная война, то надо сожрать немножко от твоего врага и унаследовать его лучшие качества. Это их культурное наследие.

— Скучно.

— Для Машки в самый раз. И еще сказал, что эти сорок минут от аэропорта до отеля в Кота Кинабалу он никогда не ездит на такси без попутчика через джунгли. Сожрут.

— М-да, как я помню, позавчера, когда я там пересаживался, аэропорт еще был буквально в самом городе. И даже в «Карамбунай» и «Шангри-Ла», куда дорога занимает и вправду минут сорок… Что там есть? Местный «Таймс-сквер», университет, центр высоких технологий… Джунглей там нет. Разве что в самом «Карамбунае», стоящем в заповеднике. А была бы интересная строка в Машкином некрологе. Сожрана каннибалами на полях для гольфа. Остался только маленький белый мячик.

— Ну ты это знаешь, мы с Федорчуком это знаем, а Машка… В итоге она все испортила, спросив нас: ну, что, теперь надо выпить таблетки для дезинфекции?

— Я на месте Федорчука показал бы ей специальную канавку, в которую на этой улице полагается тошнить. Это очень по-римски, античная традиция.

— Он выдержал. Но точно понял, что на следующий день надо отменять всю Машкину программу. Вот тогда-то… Так, по три глотка на донышке осталось. Скажи, ты кого очень не любишь?

— Ну, неграмотных критиков и рецензентов. Которые не могут правильно написать мою фамилию. Пишут — «Чень», как будто я какой-нибудь кореец. Лень посмотреть на обложку.

— Ты не похож на китайца, дорогой сэр. То есть дорогой Чэнь. Пью за то, чтобы ты был добрее к людям, которых не любишь. Так, совиньон кончился. Второго не дано. Мне еще шуршать полночи вот этими бумагами.

— Не может быть.

— Я — человек подневольный. Хотя маленькие радости в виде поросячьей ножки всегда со мной…

Грандиозные небоскребы над головой излучали неземной свет, отблески его падали на низкие облака. И — у нас, далеко внизу под их вершинами — огни дрожали и мигали на крышах стоявших в рядочек машин на гравийной площадке. Машины были совсем неплохи, три — с дипломатическими номерами, включая белый BMW посла с зачехленным флагом на капоте (как торчащий вертикально зонтик).

В ресторане стало тише — ушли три здоровенные китайские компании, занимавшие круглые столы с поворотным кругом.

— Ну и?

— Ну и папайя. Сколько ты съедаешь ломтиков за завтраком?

— Два. Гениальное медицинское средство для оздоровления и очищения пищеварительного тракта.

— Именно. Я — целых три. Машка… она выпила два кокосовых ореха на Алоре, так что начала писаться. А наутро сожрала целую тарелку папайи за завтраком. Точнее, вместо завтрака — потому что папайя было все, что она ела. Прочитала про папайю и ее целебные свойства в той самой книжке… А в этом городе еще и особая вода, сам знаешь. В итоге очищение — тотальное.

— Боже ты мой…

Пауза. Еще одна компания китайцев с шумом поднимается, продвигается к выходу.

— А дальше, дорогой сэр, все стало просто и понятно. Ее якобы деловая программа могла бы выглядеть как путь от сортира к сортиру. Но хватило первого из таковых, случился он на улице… не помню какой. Заведение было… Ну, ты понимаешь. Она вышла оттуда, глядя на Колю с упреком. Впервые оказалась в мусульманском туалете. Мусульмане, как ты знаешь, любят чистоту. Туалетной бумагой не пользуются. Пользуются ведерком с водой и ковшиком. Машке это показалось негигиеничным. Пришел второй припадок — и конец программе.

— Так, минуточку. Она сама это сожрала. Спрашивается, при чем тут Коля Федорчук.

Юрик поднял голову к подсвеченным облакам. Прямая линия его носа матово блеснула.

— Коля всегда умел не оставлять следов, мерзавец. Просто он сделал так, что она сама искренне верит, что про папайю — то была ее идея. И все же — видишь ли… Я человек дикий, Фрейда не читал. Но есть у меня подозрение, что дело тут не только в Машкином европейском выборе. Думается мне, что тут случай подсознательного желания Коли Федорчука овладеть Машкой извращенным бесконтактным способом, через заднюю часть.

— Зачем… А, вот как… Он ведь там, с нами, тогда тоже был…

И я мгновенно представил себе: класс в киргизской школе, ряд кроватей, и в первых лучах киргизского восхода — одеяло, шершавое, колючее одеяло, задирающееся вверх, съезжающее с белой кожи от ритмичных движений.

— Ну вот так, — сказал Юрик, засовывая под тарелку деньги.

— И это — конец истории? Федорчук не пострадал?

— Представь, бедная Машка подняла ему зарплату, как человеку, работающему в невыносимо опасных условиях. А сама… ну что с ней будет. Продолжает руководить своим министерством. Кошмарить его, как сейчас говорят.

— А ты?

— А что я? Получил за эту сделку орден, уже второй. Все-таки пять миллиардов долларов. Наш товарооборот с Малайзией вырастет теперь на целую треть одним легким движением.

— Поздравляю, уважаемый господин посол.

— Как говорит в таких случаях старина Генри Киссинджер, к чему такие церемонии — зовите меня просто «Ваше Превосходительство».

Белый BMW с зачехленным флагом беззвучно подполз к нашим ногам.

Если не всех людей, то по крайней мере меня она приветствовала так: «Аха-а!» — громко, с придыханием. Или, иногда: «Ага-га!» — с оттенком торжества: молодец, что приехал, вошел (с неизменной сумкой на левом плече) в посольские ворота.

Голос и манера говорить у нее были как у актрисы Малого театра — слышно каждое слово всем окружающим метров этак за несколько.

Не то чтобы мы дружили — она, кажется, вообще всем входящим радовалась. Ну, то есть всем, кто не состоял с ней в каких-то сложных служебных отношениях.

Да, и еще — она присвоила мне кличку Писатель. Это было давно, Джордж Харрисон еще отлично себя чувствовал и только-только написал Cloud 9, а Эндрю Ллойд Веббер — Phantom of the Opera. Я тогда не был писателем. Это она просто шутила.

Есть женщины, у которых самая запоминающаяся часть лица — рот. Большой, с мягкими даже на вид губами — мясистыми? Толстыми? Пухлыми? Капризными? И два здоровенных заячьих передних зуба с довольно заметной щелью между ними. А сзади зубов — дразнящий язык, он тоже постоянно участвовал в этом спектакле, за краткий срок после прибытия к месту работы сделавшим Юлю Филимонову секс-бомбой посольства.