Жоржи Амаду - Габриэла, корица и гвоздика

– Ну, а что вы скажете об убийстве? - спросил его Ньо Гало.

– Какой ужас! Подумать только...

Тонико рассказали о черных чулках, он понимающе подмигнул. Снова стали вспоминать подобные истории, например, как полковник Фабрисио заколол жену и послал жагунсо застрелить любовника, когда тот возвращался с собрания масонской ложи. Жестокие нравы, требующие мести и крови. Суровый закон зоны какао.

Даже араб Насиб, несмотря на свои заботы (сладости и закуски сестер Рейс быстро исчезли), принял участие в беседе. И, как всегда, только для того, чтобы рассказать, что в Сирии, стране его предков, нравы были еще ужаснее. Он остановился у столика, его огромная фигура возвышалась над всеми присутствующими. Тишина воцарилась и за другими столиками, все хотели послушать Насиба.

– На родине моего отца было еще хуже... Там честь мужчины священна, никто не смеет ее пятнать. Под страхом...

– Чего?

Насиб медленно обвел взором слушателей - посетителей и друзей, принял драматический вид и наклонил свою большую голову.

– Распутную жену приканчивают ножом, ее разрезают на куски...

– На куски? - прогнусавил Ньо Гало.

Насиб приблизил к нему свое пухлое, щекастое лицо, состроил зверскую рожу и закрутил кончик уса.

– Да, кум Ньо Гало, там никто не удовлетворится тем, чтобы всадить две-три пули в изменницу и в соблазнившего ее негодяя. Наш край - край мужественных людей, и с неверной женой поступают иначе: режут гадину на кусочки, начиная с сосков...

– С сосков? Какое варварство! - Даже полковник Рибейриньо вздрогнул.

– Вовсе не варварство! Жена, изменившая мужу, другого не заслуживает. Если бы я был женат и жена наставила бы мне рога - о-о! - я бы с ней расправился по сирийскому закону: искромсал бы ее... На меньшее я бы не согласился.

– А как поступают с любовником? - поинтересовался Маурисио Каирес, на которого слова Насиба произвели большое впечатление.

– С мерзавцем, который запятнал честь мужа? - Он кинул мрачный взгляд и, подняв руку, коротко и глухо рассмеялся. - Его хватают несколько здоровых сирийцев, спускают с него штаны, раздвигают ноги... и муж хорошо отточенной бритвой... - Насиб опустил руку и сделал быстрый жест, дополняющий остальное. - Неужели? Не может быть!

– Именно. Кастрируют, как борова...

Жоан Фулженсио провел рукой по горлу.

– Но это невероятно, Насиб. Правда, каждая страна имеет свои обычаи...

– Черт знает что, - сказал капитан. - У вас, должно быть, немало кастратов... если учесть, как горячи эти турчанки...

– Но кто велит лезть в чужой дом и воровать то, что принадлежит другому? - вмешался Маурисио. - А потом, честь семьи...

Араб Насиб торжествовал, улыбаясь и приветливо поглядывая на посетителей. Ему нравилось быть хозяином бара, где ведутся такие интересные разговоры и споры, где играют в триктрак, шашки и покер.

– Пойдем сыграем... - предложил капитан.

– Сегодня не могу. Много народу. К тому же я скоро ухожу, пойду опять искать кухарку.

Доктор играть согласился, они с капитаном уселись за столик. Ньо Гало присоединился к ним, он решил сыграть с победителем. Пока встряхивали кости, доктор стал рассказывать:

– Подобный случай произошел с одним из Авила...

Он спутался с женой надсмотрщика, но муж узнал...

– И кастрировал вашего родственника?

– Кто сказал, что кастрировал? Муж ворвался с оружием в руках, но прадед успел выстрелить первым...

Компания стала понемногу расходиться, наступал обеденный час. Направляясь из гостиницы в кинотеатр, появились, как и утром, Диоженес и чета артистов. Тонико Бастос поинтересовался:

– Она только для Мундиньо?

Капитан, игравший в гаман, отозвался, чувствуя, что теперь он в какой-то степени ответствен за поступки Мундиньо:

– Он не имеет с ней ничего общего. Она свободна, как птичка, и если вам угодно...

Тонико присвистнул. Супруги поздоровались с ними. Анабела улыбнулась.

– Пойду-ка и я поприветствую их от имени города.

– Не путайте город в ваши грязные делишки, бездельник вы этакий.

– Осторожно: у мужа, наверно, есть бритва... - сказал полковник Рибейриньо.

Но они не успели подойти к артистам: появился полковник Амансио Леал, и любопытство пересилило - все знали, что Жезуино после убийства укрылся у него в доме. Утолив жажду мести, полковник спокойно удалился, чтобы избежать ареста на месте преступления.

Он прошел, не ускоряя шага, через весь город, в котором, как всегда в базарный день, царило оживление, явился в дом своего друга и товарища времен борьбы за землю и послал известить судью, что предстанет перед ним на следующий день. Он, безусловно, знал, что будет немедленно отпущен с миром и станет ждать суда на свободе, как это обычно бывало в подобных случаях. Полковник Амансио поискал кого-то взглядом и подошел к Маурисио.

– Могу я поговорить с вами, сеньор?

Адвокат поднялся, и они направились вдвоем в глубь бара. Фазендейро сказал что-то Маурисио, тот кивнул и вернулся за шляпой.

– С вашего разрешения я ухожу. - Полковник Амансио раскланялся. - Всего хорошего, сеньоры.

Они пошли по улице Полковника Адами: Амансио жил на площади, где находилась начальная школа.

Наиболее любопытные встали, чтобы посмотреть, как они идут по улице, молчаливые и серьезные, точно сопровождают религиозную процессию или покойника.

– Хочет нанять Маурисио для защиты.

– Ну что ж, это дело верное. На суде будет представлен и Ветхий завет, и Новый.

– Да... Но Жезуино не нужно адвоката. Все равно его оправдают.

Капитан обернулся, держа в руке кости, и сказал:

– Этот Маурисио - лжец и лицемер... Распутный вдовец.

– Говорят, что ни одна негритяночка не выдерживает, попав к нему в руки...

– Я тоже это слышал...

– Впрочем, одна бегает к нему с холма Уньан почти каждую ночь.

В дверях кинотеатра снова появились принц и Анабела, а за ними Диоженес, как всегда с унылым лицом.

Женщина держала в руке книгу.

– Сюда идут... - пробормотал полковник Рибейриньо.

Они встали при приближении Анабелы и предложили ей стул. Книга, оказавшаяся переплетенным в кожу альбомом, переходила из рук в руки. В альбоме были собраны газетные вырезки и рукописные отзывы об искусстве танцовщицы.

– После дебюта я хочу получить отзыв от каждого из вас, сеньоры. Анабела не согласилась присесть ("Нам надо в гостиницу") и стояла, облокотившись на стул полковника Рибейриньо.

Она должна была дебютировать в кабаре в тот же вечер, а на другой день - в кинотеатре вместе с принцем, который выступал с фокусами. Он проводил сеансы гипноза и был необычайно силен в телепатии. Они только что закончили пробную демонстрацию для Диоженеса, и хозяин кинотеатра признал, что никогда ничего подобного не видел. На паперти собора старые девы, возбужденные убийством Синьязиньи и Осмундо, наблюдали теперь за Анабелой и мужчинами и ворчали: