Наталья Нестерова - Воспитание мальчиков

— А под капотом у нее..? — заводит Женя следующую строфу.

Мы с Кириллом лихорадочно молчим: внук сжимает кулачки от напряжения, я прикидываю: «Под капотом стадо бегемотов». Это уж слишком.

— А под капотом у нее стакан… — подсказывает дедушка.

— С компотом! — радостно кричит Кирилл.

Внучке Сашуре я еще не сочиняю сказок, укладывая спать в тех же самых пробках по пути на дачу. Она еще мала. Я стараюсь обуздать вулканическое извержение эмоций, которое захлестывает меня, когда привезенная родителями Сашура переступает порог нашей квартиры. Я понимаю, что с этим ребенком, нежным и своевольным, покладистым и упрямым, любопытным до крайности и проказливым до «скорой помощи» (на секунду отвернулись — она шмыгнула в ванную и облила себя ядовитым моющим средством), придется еще хлебнуть и хлебнуть. Но мне нравится, что внучка с характером.

Только начала говорить. Задирает ножку и сообщает мне:

— Ето нОга.

— Не нОга, — поправляю, — ногА. Скажи: ногА!

— Неть (нет)! Ето нОга!

Я ей: ногА, она мне — нОга. Так несколько минут.

— Хорошо, — соглашаюсь я и, зная, что внучка слово «рука» произносит с правильным ударением («лука» в ее детской картавой фонетике). — Тогда это, — беру ее за ручку, — не рука, а рУка.

Бурный восторг, моя Сашура прыгает от радости и вопит:

— Ето лУка, лУка!

Вечером приехали родители забирать дочь. Я им докладываю:

— У нас теперь к нОге прибавилась еще и рУка. Называется: внучка побывала у бабушки. И поскольку Сашура любит хватать телефон и говорить «Алле!», я решила удлинить фразу. Теперь внучка спрашивает в трубку: «Алле, гараж?»

Аня говорит, что, проведя выходные со мной, в понедельник Сашура неуправляема, ее приходится заново приучать к порядку. То же самое происходит, когда Сашура остается с другой бабушкой, с Аниной мамой. А чего вы хотите? Мы наорались, навоспитывались, когда вас растили, теперь наслаждаемся — внукам можно все, что не опасно для здоровья.

Всегда удивлялась рассуждениям о смысле жизни. Смысл появляется, когда тебе хочется до чего-то дожить. Мне хотелось бы дожить и написать книгу про то, как бабушки баловали внуков и что из этого выросло.

Час ночи, два часа… Мальчиков дома нет. Я читаю книгу в постели, смысла не понимаю. Где мои сыновья-студенты? Преступность захлестнула столицу, Москва превратилась в бандитский город. Чудовищные картины того, что может произойти с мальчиками, рисуются в самых жутких красках.

Надо отвлечься, думать о чем-то другом. Повспоминать, например, о собственном детстве.

Мы были вольными птицами. С утра до позднего вечера на улице. У малышей не было нянек, за ними присматривали старшие братья или сестры, а то и просто соседские дети. Меня, например, часто просили погулять с двухлетним Васькой или покачать коляску с пятимесячной Танькой. Однажды мы устроили гонку с колясками по двору, не вписались в поворот, и младенцы посыпались на землю. Нам здорово досталось, но никто не подумал снять с нас обязанности нянек.

Сбитые коленки с корочками незаживающих ран, синяки и ссадины — наш перманентный «татуаж».

Пятки не отмывались, потому что мы любили бегать босиком. «Во что поиграем?» — первый вопрос, когда компания собралась. Большой выбор: пять видов игр с мячом, игра в «двенадцать палочек», несколько вариантов лапты, легендарные «казаки-разбойники», просто «война», строительство снежных крепостей зимой и их осады. Замерзнув до окаменелости рук и ног, мы грелись в подъезде, навалив на большой радиатор-батарею варежки, шумно планируя следующую атаку на противника, который отогревался в соседнем подъезде.

Если бы потребовалось одним словом описать детство, то это будет «бег». Детство — это постоянный бег, до спазмов в горле, до кинжальных болей в животе. Моя первая, дошкольная, любовь возникла на фоне бега. Единственный мальчик из дворовой компании — Саша с чудной фамилией Миленький — догонял меня. И только Сашу Миленького я догнать не могла. Когда я мчалась изо всех сил и чувствовала его приближение — вот сейчас его руки схватят меня за плечи, — я переживала странную смесь досады и волнующей радости. И когда бежала за ним на пределе сил, а он все отрывался и отрывался, я чувствовала жгучую потребность догнать и одновременно восхищение — какой мальчик! Я не могу его догнать!

Мы были свободны. Нас никогда не спрашивали, куда идем, где будем играть, что делать. Мы строили халабуды из картонных ящиков, отправлялись на поиски подшипников для самокатов и веток для рогаток. Мы сами записывались в кружки и секции во Дворце пионеров, мы сами выбирали друзей и расправлялись с врагами. Мы ходили друг к другу без приглашений. Постучал в дверь — и вся недолга.

— Кто там? — далекий, из кухни, голос мамы приятеля.

— Натка пришла.

— Есть будешь, Натка?

— Буду.

— Поиграйте, я позову кушать.

Наваристый борщ, на второе картошка с маргарином или вермишель с маргарином.

Дома я отказывалась есть с маслом — у тети Тони едят с маргарином, у тети Тони всегда вкусно.

— У них трое детей, — объясняла мама. — Только дядя Гриша, шахтер, работающий в тяжелом забое, получает мясо и масло. А мы можем себе позволить.

«Почему вкусное не то, что можешь себе позволить, а то, что второго сорта?» — размышляла я.

Полюбившееся в детстве навсегда остается в предпочтениях. Моя мама, сибирячка, готовила отличные пельмени. Редко, но много. Пельмени оставались — в глубокой тарелке, остывшие, покрытые катышками сливочного масла. На следующий день приходили мои приятели и уплетали эти пельмени. И спустя много лет признавались мне, что вкуснее холодных пельменей для них ничего нет. Только представьте: холодные подсохшие пельмени!

Нас хорошо кормили, но мы были вечно голодными, потому что тратили энергии больше, чем получали. Понятия плохой аппетит не существовало или только применительно к больным. Нас почему-то ограничивали в сладком. Конфеты, пирожные — это праздник жизни, то есть по праздникам, а по будням чуть-чуть. Родители конфеты прятали. Наше дело — разыскать. Очень увлекательно проводить в отсутствие взрослых обыск, искать, где спрятаны конфеты. Однажды я с подружками во время такого обыска совсем уж пала духом, но потом предложила обследовать встроенный шкаф, в котором хранилась зимняя одежда. Там висела папина шинель, он лет десять назад из армии уволился, но вещи не выбрасывали — пригодится. Кулечек с конфетами прятался в кармане шинели. Мама обнаружила, что конфеты съедены, через несколько дней.

— Если уж Наталья в кармане шинели нашла, — вздохнула мама, — то я не знаю, что из нашей дочери вырастет.

Сладкого не хватало отчаянно. Мы добывали его самостоятельно. На листок бумаги насыпается сахар, подносится к язычку пламени. Тут главное найти верное расстояние до огня и не затянуть процесс, чтобы бумага не вспыхнула и сахар не обуглился. Но если технологию выдержал, то получается карамелька. Отдираешь ее и сосешь вместе с бумагой, которая намертво приклеилась, — вкуснотища! Кладовки были забиты домашними консервами, в том числе и вареньями. Но мы варенья почему-то не любили. То есть варенье стояло на третьем месте, после карамельки на бумажке и бутерброда: на хлеб насыпается сахар и капается вода, чтоб сахар не рассыпался. Не сказать — объедение, но вечную тягу к сладкому утоляет.